Продолжение от 16.07.10 (Начало здесь: www.diary.ru/~zanuda2007/p72606532.htm и здесь: www.diary.ru/~zanuda2007/p102474509.htm)
Продолжение от 11.10.10 (нажимайте на второе "читать дальше")
читать дальше
На другой день была прекрасная погода, и были обычные утренние заботы и непременная игра с Малышом. И от вчерашней паники не осталось следа: она отступила перед необходимостью трезво обдумывать положение. Ведь один раз ее миру уже грозило крушение – но она справилась. Справится и теперь. В конце концов, она дома, с Малышом, их не тронут, это главное. И с Транквиллом все обойдется, должно обойтись. Его арестовали просто по недоразумению, об Учебнике довольно много писали в «Пророке», вот его фамилия и оказалась на виду. А может быть, его оговорили (Инносента поморщилась, вспоминая отвратительную сцену с Матильдой) – значит, он должен суметь защититься. Он же ничего не сделал, он никак не был связан с этой Комиссией. И он не хотел ничего плохого. Он работал ради семьи, а не ради Сами-Знаете-Кого.
Все будет хорошо. Денег пока должно быть достаточно. Разумеется, нужно будет немного экономить (Инносента вновь поморщилась, вспоминая визиты в T&T): группу по созданию ограниченных волшебных палочек теперь формировать не будут, и вряд ли Транквилл сможет рассчитывать на скорое повышение. И прислуги у нее теперь не будет, ну да ладно, обходилась же. Так что главное – ни в коем случае не поддаваться панике, спокойно дождаться адвоката, а там видно будет, какие меры принять, чтобы все недоразумения разъяснились. А сейчас она пойдет в «Очаг» за покупками – как обычно.
Вновь обретенное спокойствие несколько омрачила неожиданная встреча с несущимися по улице детьми: впереди малышка Джуди с мальчиком, в котором Инносента узнала Майка, а за ними неприятный брат Джуди – и Беки. Все четверо посторонились, уступая дорогу. Пока Инносента лихорадочно думала, что ей сказать племянникам, Беки произнесла вежливым тоном: «Здравствуйте, мэм» и тут же отвернулась; ее спутник, не здороваясь, подтолкнул вперед младших. Майк оглянулся на Инносенту, и ей показалось, что в его взгляде было удивление. И, конечно, кто-то из взрослых смотрел в это время в окно. Неприятно. Наверняка вся деревня уже знает, кто такие Майк и Беки. Разве эти кошки захотят понять, что у нее, Инносенты, просто не было другого выхода? Что если сейчас, когда Транквилл арестован, и когда так легко подумать, что она принадлежит к побежденной стороне, они полностью дадут волю своей злобе?
Но в Очаге Инносента обнаружила – к своему удивлению, что недоброжелательность жительниц Тинворта не усилилась. Все было как обычно. Наверняка они понимают, что Транквилл скоро будет дома – и в Министерстве.
– Сента! Сента, ты дома?
– Мама?
– Я знаю все новости. Мой вчерашний совет… не годится, ты понимаешь, я была слишком напугана. Надеюсь, ты еще не подала на развод? Правильно, сейчас не надо. Потом, попозже.
– Но, мама, я не собираюсь разводиться.
– Мы об этом потом поговорим.
– Но, мама, с какой стати? Транквилла скоро выпустят…
– Дорогая, не будь наивной. Ты читала сегодняшний «Пророк»?
– Читала, Транквилла там не упоминают.
– Неважно. Перечти статью “Pestis xenophobica”, [1] и ты поймешь, что Транквиллу не вывернуться, – разве что у него есть очень хорошие связи. Твоя подруга не поможет? Конечно, у нее наверняка свои проблемы, но…
– Не поможет.
– Жаль. Смотри на вещи трезво, Сента, и веди себя разумно.
– Мама, когда ты вернешься?
– Ты же знаешь, у меня осталось еще три недели. Разумеется, если тебе будет по-настоящему нужна моя помощь, я вернусь раньше. Это будет не очень удобно, у меня все оплачено вперед…
Инносента хотела сказать, что на днях ей нужно будет идти в банк, это займет время, но связь уже прервалась.
Проблема с походом в банк решилась неожиданно просто: «Приносите ребенка в ‘Очаг’, все так делают. У нас комната специальная есть, со всеми нужными заклинаниями. Мы туда будем наведываться время от времени, накормим, если вы задержитесь. Плата? Нет, только если за еду. Эстер, помните, вы у нас оставляли Эдуарда, – ему годик был – когда ваша мама болела?»
– Да, ему тут очень понравилось. Джуди, не отставай от Эда ни на шаг. Эд, не выпускай руку Джуди. И, чуть не забыла, даже не заикайся про Тауэр.
– Мам, ну что я, глупый, что ли? – Мальчик быстро поцеловал мать, взял за руку Джуди, бросил в камин щепотку порошка и четко произнес лондонский адрес – адрес Эмили.
– В гости к вашим друзьям?
– Да, Эмили говорит, что прогулка по Лондону с детьми – это именно то, что им с мужем сейчас нужно. Нам с Джереми здорово повезло, мы так давно не проводили время вдвоем.
– Я не уверена, что тут следует говорить о везении. Так приносите ребенка, миссис Темпорис.
Инносента, разумеется, не задумывалась над тем, какой окажется Диагон-аллея после… после всего этого. Но едва она прошла несколько шагов, как почувствовала, что – бессознательно – ожидала чего-то другого… какой-то праздничной атмосферы, что ли. А было множество закрытых магазинов (правда те самые, на которые она прежде не могла смотреть без ужаса); лишь на нескольких объявления вроде «РЕМОНТ. СКОРО ОТКРОЕМСЯ», чаще встречалось «ЗАКРЫТО ДО ПОЯВЛЕНИЯ ЗАКОННОГО ВЛАДЕЛЬЦА» или, хуже того, «до появления наследников законного владельца». Лавка Олливандера, правда, уже открылась, а в кафе Фортескью суетилось несколько человек, наводя порядок («НАЗВАНИЕ НЕ ИЗМЕНИТСЯ. НИКОГДА»). И все же Диагон-аллея выглядела мрачнее обыкновенного – или потому, что тройное W погасло, и некогда яркие витрины были затянуты черным?
Фотографий было едва ли не больше, чем раньше. Лицо Нежела… Поттера, во всяком случае, встречалось не реже. «РАЗЫСКИВАЛИСЬ» сравнительно немногие – лица у них были жуткие, но имена те, что Матильда произносила с уважением (Инносента поймала себя на том, что, несмотря на обиду, чувствует некоторую ностальгию по прежней дружбе). На большинстве фотографий значилось: «ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ». И там были лица детей. А что, если бы… Глупости, разве не писали в «Пророке», что хозяин «Кабаньей головы» оказал неоценимые услуги в ночь битвы? Ничего бы с Майком и Беки не случилось. И нечего было Эстер так на нее смотреть.
Многолюдно было, как в далекие, уже полузабытые времена. Лица стали живее. Но чуть ли не половина прохожих носила знаки траура. Брр… Хорошо хоть нищие исчезли – как не бывало. Люди в трауре и закрытые магазины – неужели ради этого ее жизнь поставлена на грань катастрофы?
Здание Гринготтса явно пострадало и было еще не до конца отремонтировано (странно, разве тут шли бои? Хотя вроде что-то в «Пророке» писали). Охранники-люди исчезли, но гоблинская охрана была внушительная. Палочку проверили и перепроверили, какие-то заклинания нелюдские…
Внутри следы разрушения видны были еще отчетливее. И была очередь – точнее, несколько очередей. Инносента, в последний раз бывшая в Гринготтсе давным-давно с мамой, внимательно прочитала таблички на стойках: «ПРИЕМ ПОЖЕРТВОВАНИЙ» (одна женщина), «ВЫДАЧА КОМПЕНСАЦИЙ» (довольно много народу, непонятно, но ей явно не туда), «СНЯТИЕ ДЕНЕГ СО СЧЕТА» (разумеется, желающих больше всего).
– Никак они парами посетителей провожают!
– Ну да, поэтому очередь так ползет. Взлом, как никак…
– А что, взлом действительно был?
– Да я своими глазами дракона видел! Вся Диагон-аллея видела.
– Ну, времена… Чего только не увидишь!
– Интересно, долго они будут темнить с новым председателем Визенгамота? Какие-то намеки на «правильные традиции»…
– Я видел рисунок во вчерашнем «Квибблере»…
– Ты читаешь «Квибблер»???
– Пристрастился. Там, конечно, много, хм, фантазируют, зато не врут. К тому же, они теперь аккредитованы при Министерстве. Так вот, рисунок с заголовком вроде «Ждем важную новость».
– И?
– Женская голова в шлеме, с завязанными глазами. Если это то, что я думаю…
– Пять тысяч галлеонов в фонд помощи потерявшим имущество, три тысячи на восстановление Хогвартса, две тысячи больнице св. Мунго, итого десять тысяч галлеонов – распишитесь, миссис Мальфой.
Вся очередь как по команде повернулась в сторону светловолосой женщины в глубоком трауре (T&T, отдел индивидуального заказа). Матильда говорила, о ней, бывало, с восхищением почти благоговейным. «Истинный образец утонченности. Королева. В каждом шаге, в каждом движении, в каждом взгляде осознание, насколько она выше простых смертных. У нее взрослый сын – а выглядит она едва на тридцать. Если ваш муж будет действовать правильно, может быть, когда-нибудь вы увидите ее издали на большом министерском приеме».
– Вы что-то говорили еще насчет компенсационных выплат?
– Да, будьте любезны, две тысячи мистеру Оливандеру, на личный счет, и одну тысячу мистеру Ксенофилиусу Лавгуду, для мисс Луны Лавгуд.
– Распишитесь.
– Опять выкрутились, надо же.
– Абсолютно непотопляемая семейка.
Ну почему другие выкручиваются, а Транквилл до сих пор в тюрьме?
Нарцисса Мальфой повернулась, и Инносента увидела женщину сорока с лишним лет, с преждевременными морщинами на выхоленном лице, которое казалось лишенным всяческого выражения. Она двинулась к выходу, держась очень прямо, как будто не замечая направленных на нее взглядов.
– Миссис Мальфой! – Молодой человек с блокнотом наизготовку появился ниоткуда.
– Без комментариев.
– Но вы ответили на вопросы «Квибблера»!
– Читайте «Квибблер». Дорогу.
– Бедный «Пророк».
– Да, не повезло… А ведь она, говорят, жизнью рисковала?
– Кто говорит?
– Поттер.
– Ваш счет заморожен – за вычетом пятисот галлеонов.
– Что? С какой стати?
– Нас не касается. – Гоблин позвонил в колокольчик. – Мы – временно – выполняем просьбу Министерства. Это дело волшебников. Наверное, вам грозит конфискация. – Это было сказано с явным удовольствием. – Вот с ним объясняйтесь.
К стойке быстро прошел человек в черном (перекрашено – хотя профессионально), с чудовищно изуродованным лицом, и отвел обладателя замороженного счета в сторону. Инносента собралась было отвернуться (смотреть на сотрудника банка было жутко), когда заметила на его руке обручальное кольцо. Мерлин… Каково женщине, вышедшей наверняка замуж за человека с нормальной наружностью, оставаться… с таким? Есть же что-то в законах на такой случай насчет развода и выплат…
Обладатель замороженного счета взволнованно шептал, сотрудник отвечал ему вполголоса: «До окончания следствия… это дело Визенгамота, Гринготтс ничего не решает… Нет, сэр, наедине разговаривать не о чем, – эти слова прозвучали громче. – Мистер Грумфах, обслужите джентльмена».
– Идиот, нашел, кому взятку предлагать.
– Забавно смотреть, как эта публика сейчас пытается подлизываться к Уизли.
Уизли, Уизли, эта фамилия последнее время часто встречалась в «Пророке», ей нужно внимательнее читать газету, она отвыкла… Ее очередь.
– Ваш счет заморожен – за вычетом одной тысячи галлеонов.
Инносента прекрасно знала, что тысячи галлеонов на их счете не наберется, но от этих слов у нее мороз пошел по коже. Эта короткая фраза в один миг разрушила так трудно родившуюся, такую хрупкую уверенность в том, что все будет хорошо. Она с трудом подавила искушение взять все деньги, какие были в сейфе.
Дома Инносента принялась лихорадочно просматривать газеты. Умение сопоставлять и анализировать факты, за которое ее хвалил когда-то Флитвик, казалось, изменило ей (может быть, из-за длительного отсутствия тренировки). Общая картина того, что происходит там, за пределами ее дома, того, что теперь касается ее и ее семьи, не складывалась. Наконец ей удалось отыскать заметку о назначении Артура Уизли исполняющим обязанности первого заместителя Министра. В длинном списке его обязанностей был общий надзор за судебными делами «министерских коллаборационистов».
В ту ночь ей приснился кошмарный сон – тот сотрудник банка с изуродованным лицом. «Ваша жизнь заморожена, – говорил он, – за вычетом одной тысячи галлеонов». Проснувшись в ужасе, между глотками воды, она вспомнила некоторые разговоры тинвортских кумушек и внезапно поняла, на ком он женат.
***
Сова прилетела, когда Инносента накрывала стол к чаю – в ожидание объявившегося наконец адвоката.
Настоящим сообщаем, что законный владелец занимаемого Вами в настоящее время дома по адресу № 19, Ясеневая аллея, Тинворт, мистер Реджинальд Каттермоул, находившийся вместе со своей семьей в эмиграции, намерен вернуться в Англию. Будучи информирован о том, что в принадлежащем ему доме в настоящее время проживает женщина с маленьким ребенком, мистер Каттермоул любезно согласился отсрочить свое возвращение на две недели. Вам надлежит освободить занимаемый Вами дом к полудню 21 мая сего года.
С наилучшими пожеланиями,
Председатель Комиссии по реституции
при Отделе обеспечения магического правопорядка
Кристофер Крекенторп
Кажется, она потеряла сознание. Или нет? Во всяком случае, настойчивого стука в дверь она не услышала; адвокату пришлось войти в открытое – к счастью – окно.
– Миссис Темпорис – Туллиус Коллинз, как я имел честь рекомендоваться в письме. Я виделся вчера с вашим мужем...
– Мистер Коллинз, нас выгоняют из дому. Транквилла еще не судили, а в наш дом уже вселяют каких-то эмигрантов. В «Пророке» только и пишут о восстановлении правосудия, что за лицемерие! Помогите.
Адвокат внимательно прочел письмо.
– Каттермоул, Каттермоул, – он снял очки, тщательно протер и надел их снова. – Где я слышал эту фамилию? Если я правильно понимаю, миссис Темпорис, дом принадлежал еще семье вашего мужа? Или вашей?
– Дом купил мой муж, но какое это имеет значение? Он наш.
– Когда мистер Темпорис купил его?
– Какая разница? В сентябре.
– В сентябре девяносто седьмого года? Боюсь, сударыня, многие заключенные тогда сделки сейчас подвергаются сомнению. Вы купили дом у прежних владельцев?
– Я ничего не знаю о прежних владельцах. Нам говорили, что они не вернутся.
Как из забытого кошмара, перед глазами Инносенты явилось старушечье лицо и послышалось бормотание: «Разумеется, они вернутся. Мальчика-то так и не поймали...»
– Позвольте взглянуть на купчую, сударыня.
– Accio документы.
– Благодарю. Подпись Яксли. – Адвокат вновь протер очки. – Боюсь, что дело плохо, сударыня. Необходимо выяснить фамилию прежних владельцев дома. Я наведу справки – хотя это займет время.
– О Мерлин...
– Можно и не терять времени. Я видел людей в соседнем саду. Они наверняка знают.
Инносента хотела крикнуть: «Нет!», но он уже шагнул к окну. А впрочем, пусть. Все лучше, чем отсрочка. Не ей же спрашивать.
– Добрый вечер, дамы. Вы не могли бы сказать, кто жил в этом доме до сентября?
– Каттермоулы!
– Каттермоулы, Реджинальд и Мэри. Дом построил прадедушка Реджинальда.
–Мэри потащили в сентябре на эту … Комиссию. Кровь у нее, дескать, в жилах не такая, поэтому она украла свою волшебную палочку.
– Но она спаслась. Мы потом слышали по радио, что в тот день многие спаслись. Они с Реджинальдом примчались домой за детьми и бежали за границу.
– Вчера я получила от Мэри письмо, они возвращаются двадцать первого. Так и передайте этой особе, которая сидит в их гостиной.
– А двадцать второго выписывают Элинор Тальби. Так и передайте.
– Я очень рад это слышать. Благодарю вас, дамы.
– Сожалею об этой сцене, миссис Темпорис, я не предполагал… но сейчас не до этого. Разумеется, я наведу все необходимые справки, однако, если дело обстоит так, как говорили эти дамы, то, простите, я вынужден говорить прямо, дом не отнимают у вас, а только возвращают законным владельцам. К делу вашего мужа это не имеет ни малейшего отношения. Мой долг…
– Но Транквилл купил этот дом!
– У кого, миссис Темпорис? Вы должны понять, что эта сделка не имеет ни малейшей законной силы. Ваш муж купил краденое имущество, и по английским законам…
– Благодарю вас, мистер Коллинз, – Инносенту трясло, – по этому вопросу я обращусь к другому адвокату.
– Ваше право, сударыня. Должен вас предупредить: даром потратите время и деньги. Даже мой великий тезка не стал бы браться за ваше дело. – Коллинз в очередной раз принялся протирать очки. – Видите ли, для того, чтобы доказать, что вы владеете этим домом по закону, нужно доказать, что он по закону был отнят у Каттермоулов. Это невозможно. А для мистера Темпориса самая попытка может стать опасной – учитывая то, что вменяется ему в вину. – Он сделал паузу, пристально глядя на Инносенту; очки так и остались у него в руке. Инносента в ужасе молчала. – Мой долг, как я и собирался сказать вам, – позаботиться, чтобы вы получили обратно свои деньги. Но заняться этим можно будет только после того, как дело мистера Темпориса решится.
– Почему?
Адвокат надел очки и принялся разглядывать купчую.
– Пятьсот галлеонов, сударыня. Я кое-что понимаю в недвижимости и могу сказать, что минимальная цена этого дома – тысяча галлеонов. Боюсь, такая значительная скидка может быть воспринята как… дополнительная плата за доклад вашего мужа. Это было бы… крайне нежелательно. Сессия Визенгамота начнется в первых числах июля. Проволочек с судебными процессами я не ожидаю. Если вы позволите дать вам совет…
– А нельзя договориться с Каттермоулами об отсрочке? Всего на месяц? – Кажется, Коллинз воздохнул. – Когда Транквилл вернется в Министерство, он наверняка сможет найти какой-то выход… Мы сможем выкупить у них дом…
– Одну вещь вы должны понять, миссис Темпорис. Если вашего мужа и оправдают, – как его адвокат я обязан на это надеяться и все для этого сделаю – в Министерство он не вернется. По крайней мере, в ближайшие несколько лет.
– Но если поймут, что он невиновен…
– Миссис Темпорис. Имеется документальное свидетельство того, что шестого сентября прошлого года ваш муж сделал официальное заявление Отделу обеспечения магического правопорядка. Согласно этому заявлению ваша соседка, миссис Элинор Тальби, вела в вашем доме антиправительственные разговоры. Ее арестовали.
– Мне очень жаль… но разве это преступление – делать заявления Министерству?
– Нет. Это неподсудно. Но людей, которые делали подобные заявления, мистер Шеклболт не намерен держать на государственных должностях. Вы читали, я полагаю, о программе Lustratio delatorum? [2] Исходите во всех ваших планах и расчетах из того, что, при благоприятном исходе, вашему мужу придется искать новую работу. – Коллинз поднялся, собирая бумаги. – Сожалею, сударыня, но у меня назначена встреча, я должен бежать. Новостей от мистера Темпориса пока нет, он здоров, просил вас не добиваться свидания. Я напишу вам.
***
«Эксклюзивно для магической прессы». На колдографии немолодая женщина в элегантном магглском костюме (явно сшит на заказ, лицо женщины вроде знакомо) протягивала руку для поцелуя тому, с серьгой (серьги на этот раз не было). Нетрудно было разглядеть мелькнувшее на его лице выражение торжества, когда он преклонял колено. Инносента пробежала глазами статью: ее последняя, робкая, невысказанная даже самой себе надежда на то, что Министром станет кто-то другой, рухнула.
– Смотрите! «Ракушка» появилась!
«Ракушка» – Уизли…
Инносента «столкнулась» с Флер шагах в десяти от входа в «Очаг». Тщательный расчет и дезиллюминирующее заклятие должны были придать встрече вид абсолютной естественности. Флер выглядела усталой, и черное ей было не к лицу – хотя с такой внешностью разница невелика…
– Флер, как я рада тебя видеть! – Это должно было прозвучать совершенно искренне: Инносента действительно была рада.
– En verité? [3] – Флер не замедлила шагов.
Не до гордости.
– Флер, мы могли бы поговорить?
– Pourquoi pas? – с легким приглашающим кивком Флер вошла в «Очаг»; Инносента последовала за ней с надеждой на то, что о встрече они договорятся позже.
– Флер! С возвращением.
– Миссис Уизли. У меня как нарочно для вас говядина.
– Я... рада вернуться. Говядину возьму обязательно, но можно сначала чашку чая? Merci. Инносента, ты хотела поговорить?
– Нельзя ли... потом?
– Tête-à-tête? Сожалею, нельзя. В семье мужа сейчас строго: никаких разговоров tête-à-tête с посторонними. Vous comprenéz, mesdames? [4] – Женщины в «Очаге», разумеется, принялись выражать согласие: улыбка Флер явно показывала, что ни одна из них, кроме Инносенты, к посторонним не относится.
Делать нечего.
– Флер, мне нужно встретиться с мистером Уизли. Это вопрос жизни и смерти.
– Ah… Он проводит на работе по двенадцати часов в день – или больше – и еще никому не отказал в приеме. Запись, насколько я понимаю, в Атриуме. Очень удобно. – Флер слегка отвернулась от Инносенты, как будто считая разговор законченным, и обратилась к миссис Турпин. – Они все убивают себя работой, – каждый на свой лад – чтобы выжить. Я так не могу. Помощь в Мунго – это само собой, я и завтра пойду, но я должна вернуть Билла – моего мужа – к нормальной жизни. Теперь мы дома, мы справимся.
– Флер, так ты же меня понимаешь, ты должна меня понять! Нас с Малышом оставляют без крыши над головой…
– Если у вас нет родных, помимо миссис Робинсон, мы позаботимся о вашем сыне.
– Так что можете идти работать. И с переездом мы вам поможем, когда найдете жилье. Что-то я хотела спросить у вас, миссис Уизли. Простите – магазин… вашего деверя откроется? Людям сейчас так нужен смех.
– Откроется. Даже если хозяева смеяться не будут.
– Хозяева?
– Рон присоединился – младший из моих… братьев – так ведь можно сказать по-английски?
– Можно, Флер. Нужно.
– Как я рада вернуться. Merci. – Флер отодвинула чашку и поднялась из-за стола – Мерлин, сейчас она займется покупками, последний шанс!
– Флер, моему ребенку нужен дом, а не какое-то жилье. Нормальная детская, и он привык к комнате для игр…
– Обязательно скажи это мистеру Уизли, Инносента, его это тронет до слез. Чуть не забыла, mesdames, в «Норе» так радовались известиям от мистера Каттермоула – ну, насколько это сейчас возможно. Особенно Рон, он рассказал удивительную историю, правда, довольно путано… Да, именно этот кусок, пожалуйста.
– В этой истории случайно не было серебряного оленя и выдры? Мэри писала, что они ее спасли.
– Олень? Возможно, насчет выдры не уверена, надо будет спросить. Я вижу, у вас есть мой любимый сыр.
Инносента почувствовала, как в ней что-то сломалось: да, она была сдержанной и терпеливой, но всему есть предел.
– Что, приятно быть на стороне победителей? Приятно строить счастье на беде моего ребенка? Радуетесь?
– Мерлин, кто бы говорил…
– Вашим бедам тут никто не радуется. Осознайте, пожалуйста, что вы живете в чужом доме. И что пока вы ноете насчет двух детских для вашего сына, другие женщины хоронят своих сыновей.
– А кто виноват? Каттермоулы сами оставили свой дом! Если бы его жена вовремя уехала или не стала бы убегать от Комиссии, он мог бы остаться тут с детьми. И если бы родители твоего мужа, Флер, заботились как следует о своих детях, то дети не полезли бы ни в какую битву, и не пришлось бы никого хоронить.
Наступила тишина. Женщины переглядывались, поднимая брови и пожимая плечами. Затем раздался голос:
– Возьмете брюссельской капусты, миссис Уизли?
***
Узнав о потере дома, мама, разумеется, ускорила свой приезд. Инносенту она выслушала очень терпеливо, хотя и поджимая недовольно губы.
– Я очень разочарована в Транквилле. Как можно было до такой степени скомпрометировать себя! И друзей надо было выбирать с большим разбором – Ранкорн, надо же, никогда Транквиллу не прощу, что он ввел тебя в такое неподходящее общество. Да, я знаю, что ты скажешь, – когда-то я радовалась твоей дружбе с женой Ранкорна, но я же не могла знать, что это за люди. Я так понимаю, Транквилл не сохранил отношений с коллегами, которые сейчас имеют влияние?
– Как это было возможно, мама? И кто мог знать, что так обернется?
– Кто-то, очевидно, знал, иначе всего бы этого не произошло. А способ поддерживать контакты с… самыми разными людьми разумный человек всегда найдет. И рассчитывать на любой исход тоже не мешает. Кстати, напиши своему адвокату, пусть наведет справки об Эрмине Эджкомб. Я пока не решаюсь с ней общаться. Она на свободе, но кто знает… Мы не можем позволить себе ни малейшей неосторожности.
– Хорошо, мама, но Коллинз абсолютно бесполезен…
– Вздор, Сента! Он дал тебе прекрасный совет: не поднимать шума из-за дома. А ты не нашла ничего умнее, чем окончательно восстановить против себя весь Тинворт и…
– Какая мне разница, что болтают в Тинворте?
– А что Флер Уизли может наговорить заместителю Министра, тебе есть разница? Теперь ты не можешь к нему идти, – не то чтобы в этом и раньше был какой-то смысл.
– Что же мне делать? Дом…
– Про дом забудь, Сента. Вам придется пока что поселиться у меня. И оставь, пожалуйста, свои разговоры про комнату для игр, мне и так придется отказаться от комнаты для гостей. И послушай меня внимательно. Мы, разумеется, должны помочь Транквиллу, насколько это возможно, но твоя главная задача сейчас – вести себя так, чтобы вызывать сочувствие. Ты молодая женщина с ребенком, без квалификации, без друзей, муж арестован за деятельность, к которой ты ни малейшего отношения не имела. Ты жертва обстоятельств. Если Транквилла выпустят, в чем я сомневаюсь, ему такая твоя репутация не особо повредит. Если нет – она поможет тебе.
– В чем, мама?
– Для начала – найти приличную работу. Ты же не собираешься сидеть у меня на шее? А потом, разумеется, мужа. Надеюсь, ты понимаешь, что тебе и Малышу нужна нормальная семья?
***
– Относительно мадам Эджкомб, сударыня. – Адвокат принялся тщательно протирать очки. – Она никогда не превышала своих полномочий, ну, скажем, не превышала в такой степени, чтобы оказаться под следствием. Ей, однако, грозило увольнение с позором. Но, поскольку ее дочь попала в Азкабан за то, что предупредила несколько человек об аресте, мадам Эджкомб было позволено уйти по собственному желанию. Если вы принимаете в ней участие, вам будет приятно знать, что с наружностью мисс Эджкомб теперь все в порядке. Не считая следов пребывания в Азкабане, конечно, – но молодость возьмет свое. Мне указали на мисс Эджкомб в министерском кафе – она угощала подруг шоколадками, которые ей прислали из Австралии, «ни за что не угадаете, кто». Я упоминаю об этом потому, – прибавил Коллинз с некоторой поспешностью, так как Инносента сделала нетерпеливое движение, – что, если бывший узник Азкабана не съедает присланный шоколад весь и сразу, а еще и делится, то это добрый знак.
– Умеют же люди вести себя разумно, – пробормотала мама, бросив выразительный взгляд на Инносенту.
– А теперь, сударыни, перейдем к делу. – Адвокат надел очки. – Должен вам сказать, я серьезно обеспокоен. Мистер Темпорис с самого начала дал мне понять, что он будет прислушиваться к моим советам, но все решения относительно линии своего поведения будет принимать сам. Одним из его самостоятельных решений было не давать никаких показаний против других лиц.
– Что? Сента, неужели ты так ничему его и не научила?
– Я не понимаю вас, мистер Коллинз, вы должны были настоять… Уверена, он один такой.
– Среди сотрудников министерства – безусловно. Это известно всем моим коллегам, об этом говорят открыто и пишут в газетах: так называемые министерские коллаборационисты (простите, миссис Темпорис) упорно перекладывают ответственность за содеянное друг на друга. Вплоть до того, что члены Комиссии по регистрации магглорожденных заявляют, что в их действиях виновата Комиссия по регистрации магглорожденных. Вы могли заметить из прессы, это вызывает немалое отвращение. Вот, посмотрите, мне это сегодня дали на Диагон-аллее в порядке рекламной акции.
Адвокат вытащил из кармана жабу (Инносенте на секунду показалось, что она живая), и слегка нажал на нее. Жаба заквакала: «Лично я ни в чем не виновата. Меня так учили».
– Вы можете поверить мне, сударыни, отвращение общества разделяют и следователи. И не только потому, что их запутывают, а и потому, что они тоже люди, и им противно. На днях я слышал в коридоре, говорилось в полный голос, так что могу повторить: «Эти министерские крысы хуже Упивающихся. Те, по крайней мере, пытаются на покойников валить, а эти на соседей по кабинетам». Так что, понимаете, на подобном фоне поведение вашего мужа воспринимается как порядочное. И оно могло бы произвести весьма благоприятное впечатление на такого человека, как мистер Уизли. И, разумеется, на нового председателя Визенгамота. Нет, имени пока назвать не могу, на днях будет в газетах.
– Почему «могло бы», мистер Коллинз?
– Увы, миссис Пруденс, магические младенцы…
– Какие еще младенцы, о чем вы?
– Я потом объясню, мама. Мистер Коллинз, я понимаю, что это ужасно, но вы же читали письмо Снейпа? Оно было таким… пугающим. Транквилл даже думал об эмиграции…
– Было бы лучше, если бы он осуществил этот план, миссис Темпорис. Тогда ему инкриминировался бы только доклад. А теперь – все, чего он добился своим поведением, – это то, что его не считают чудовищем.
– Послушайте, он защищает себя или нет? Вы его защищаете?
– Поверьте мне, миссис Темпорис, я делаю все, что могу. Мне удалось уговорить вашего мужа заявить, что доклад он писал, искренне заблуждаясь, – и теперь понимает свое заблуждение. Естественно, ему было трудно пойти на это, какой же ученый признает, что верил «Протоколам Стоунхенджских мудрецов» – но после Первой войны многим удавалось избежать (или почти избежать) ответственности подобным образом. Увы… Вашему мужу устроили очную ставку с мистером Олливандером. Она длилась не более минуты: мистер Темпорис потерял сознание. Взгляд мистера Олливандера может оказывать… совершенно особенное воздействие.
– Сента, у твоего мужа нет характера. Мерлин, какой неудачный брак.
– Далее. Главная моя надежда была – держаться того, что мистер Темпорис совершенно не осознавал последствия своей деятельности – просто писал ради денег, что заказывали, ну, примерно, как мадам Скитер. В конце концов, у него действительно не было никаких контактов с Комиссией. Мистер Темпорис четко придерживался этой линии – пока ему не стали показывать протоколы заседаний Комиссии. Это довольно жуткое чтение. Тогда он начал колебаться. Миссис Темпорис, поймите меня, мой долг – защищать вашего мужа от давления со стороны следствия, от нечаянных ошибок, но мне нелегко защищать человека от его собственной совести.
– С ним должна поговорить я. Добейтесь для меня свидания, мистер Коллинз.
– Без согласия мистера Темпориса это невозможно, сударыня.
Наступила пауза. Инносента не решалась выговорить: «Он не хочет меня видеть?». Ответ был слишком очевиден.
– Миссис Темпорис, когда я говорил вам, что серьезно обеспокоен, то имел в виду новое развитие событий.
– Что еще?
– Учитывая воздействие на вашего мужа протоколов – вы можете представить себе, какое впечатление могут произвести воспоминания в думоотводе? – Коллинз помолчал, протирая очки. – До последнего времени этой опасности не существовало. Следствие располагает воспоминаниями жертв Комиссии – но я имел право настаивать и настоял на том, что эти воспоминания могут быть показаны моему клиенту только в присутствии и с участием их «хозяев». Разумеется, никто не собирался подвергать пострадавших столь травмирующему испытанию. Мистер Уизли и слышать об этом не пожелал.
– Чувства моего мужа, стало быть, щадить не надо?
– Боюсь, что так, сударыня. Что касается членов Комиссии, то использовать воспоминания людей для свидетельства против них самих запрещено. Этот закон довольно часто нарушался в прошлом, но мистер Шеклболт настаивает на нем категорически – даже применительно к простым протоколистам.
– Тогда в чем опасность?
– У одного из заседаний Комиссии был сторонний свидетель. Какая-то женщина, находившаяся последнее время за границей. Сейчас она вернулась. И самое худшее, миссис Темпорис, что заседание, которое она видела, имело место второго сентября. Среди допрашиваемых в тот день была миссис Каттермоул. Ваш муж знает, кому принадлежит этот дом.
– Мистер Коллинз, Транквилл не должен увидеть это воспоминание. Может быть, с этой женщиной можно договориться? Узнайте ее имя, умоляю вас!
– Я не понимаю, откуда мог взяться сторонний свидетель. Я читала, что все заседания Комиссии были закрытыми. Вы можете подвергнуть ее свидетельство сомнению.
– В тот день был массовый побег из зала суда. Очевидно, кому-то удалось туда проникнуть. Узнать я, конечно, попытаюсь, но предупреждаю, что оказывать давление на свидетеля…
– Вы только узнайте! Я слышала, миссис Каттермоул писала друзьям про серебряного оленя и выдру…
– Что? Миссис Темпорис, я полагаю, любой волшебник в Англии знает, у кого Патронус в виде оленя. А значит об имени леди с Патронусом – выдрой догадаться нетрудно. Вы с ней не договоритесь, и свидетельства ее оспорить не удастся. – Адвокат надел очки и встал. – Простите, сударыни, но я не берусь отвечать за дальнейшие действия мистера Темпориса.
– Но скажите ему, по крайней мере, что он должен думать о семье!
– Я говорил. Он ответил, что думал о ней слишком много.
[1] Pestis – чума (лат.)
[2] Lustratio delatorum – очищение от доносчиков (лат.)
[3] En verité? – в самом деле? (фр.)
[4] Vous comprenéz – вы понимаете (фр.)
Продолжение от 11.10
читать дальше
– Сента, я тебя спрашиваю или нет: что-нибудь ценное в доме было?
– А? Шкатулка была, с украшениями, в шкафу стоит.
– Очень хорошо. Ее надо будет вернуть. Из мебели вы ничего не оставляли?
– Только на кухне.
– Значит на кухне все остается, тем лучше. Начинай перевозить без чего можешь обойтись. В моей кладовке места хватит, потом разберемся, не торопясь. И продавать не торопясь будем. Только твои наряды нужно продать немедленно, пока они из моды не вышли. Есть что-нибудь, что ты один раз надевала?
– Вот это. На обед к Министру.
– Попробуй вернуть в магазин. Мадам Малкин, я знаю, обычно берет обратно то, что один раз надевалось, – с порядочной скидкой, конечно, но это все равно больше, чем в магазине подержанного платья дают.
У Инносенты мелькнула мысль, что T&T – это не магазин мадам Малкин, но она предпочла не спорить. Очень удобно – да и приятно – оказалось позволить маме руководить своей жизнью. Инносента только теперь поняла, как она устала руководить жизнью Транквилла и принимать решения за всю семью.
Диагон-аллея показалась ей более оживленной, чем в прошлый раз, – фасад Гринготтса уже выглядел как всегда, в кафе Фортескью сидели люди, закрытых магазинов стало меньше. Тройное W еще не горело, но витрины уже не были затянуты черным, и внутри кто-то суетился, а дети норовили заглянуть в окна.
– Да где же я вам возьму нормальный учебник по маггловедению? – Около «Росчерков и клякс» было – несмотря на начало лета – необычно оживленно. – В прошлом августе всё уничтожили. Новый тираж будет через пару недель, не раньше.
Инносента ускорила шаг.
В T&T ничего не изменилось – впрочем, нет: у некоторых посетительниц было озабоченное выражение лица, а в отделе аксессуаров главное место заняли черные ленты разной ширины.
– Восьмая степень родства с Блэками, двенадцатая с Уизли…
– Вам уже можно поменять ленты на узкие, мадам, вот этот размер. Хотите с узором?
– Тринадцатая степень родства с Мальфоями…
– Думаю, мадам, можно ограничиться черной тесьмой на поясе.
– Четвертая степень родства с Крэббами, пятнадцатая с Уизли…
– Боюсь, мадам, придется оставить широкие ленты.
Для посещения Министерства при особо неприятных обстоятельствах мы предлагаем в этом сезоне изысканные оттенки темно-фиолетового, темно-синего и бордового.
– Выбрали что-нибудь, мадам?
– Н-нет…
– Посмотрите этот темно-синий, вам будет к лицу, позвольте, я приложу…
– Нет, спасибо, мадемуазель. Простите… не могли бы мы отойти к прилавку?.. Видите ли… этот ансамбль… я купила его для приема, который не состоялся… я надела его только на полчаса…
– Как жаль, что вы не купили его для более удачного случая, мадам. Будем надеяться, когда-нибудь такой случай представится. Если вещь не ношена, мы берем трансфигурировать ее по моде.
– Ортанз! Ты послала каталог миссис Лонгботтом?
– Послала, мадам, она вернула письмо нераспечатанным.
– А миссис Тонкс?
– Разорванным. Мадам, если мы хотим получить этих клиенток, нам придется начать принимать здесь всех, кто способен платить.
– Никогда.
– Так чем я могу помочь вам? – Девушка обратилась к Инносенте тоном чуть менее любезным, чем раньше.
– Я подумала… не возьмете ли вы ансамбль назад, со скидкой, разумеется…
– Миссис Темпорис, у нас здесь не скупка! Я в жизни не слышала…
Инносента выбежала из магазина, опустив голову, едва разбирая дорогу, – под презрительными взглядами посетительниц.
В магазине подержанного платья морщились, поджимали губы, говорили, что качество, разумеется, очень высокое, но уж чересчур эти вещи нарядны, а им нужно рассчитывать на небогатую клиентуру, – Инносента была рада уйти, получив чуть больше одной десятой того, что некогда заплатила за дружбу с Матильдой.
Как им всем до сих пор не надоели фотографии в черных рамках! В той части Министерства, по которой Инносенту сейчас вели, ей попались две: на одной жуткого вида мужчина (муж Флер по сравнению с ним мог показаться красавцем) и молодая женщина с розовыми волосами. Подпись была видна издали: ПРОСТИТЕ. На второй – Сириус Блэк, подпись: НЕ ЗАБУДЕМ. Чего не забывать? Зачем?
– Позвольте вашу палочку, миссис Темпорис. Вам ее вернут при выходе. Вы и ваш муж будете под наблюдением, но разговор охрана не услышит. Садитесь. Ждите.
Инносента поежилась – без причины, в комнате не было холодно. Ничего устрашающего тоже не было – стол, два стула. Нечего бояться. Надо сосредоточиться. Транквилл согласился, наконец, на свидание – это хорошо. Она знает, что надо сказать ему. Она так часто повторяла это мысленно, что выучила наизусть. Он слушал ее всегда, послушает и сейчас.
– Здравствуй, Сента.
– Транквилл! Наконец! Я так скучала.
– Полагаю, вы с миссис Пруденс заняты переездом?
– Да, но…
– Я хотел тебе напомнить, Сента, что за обстановку хозяев мы получили сто пятьдесят галлеонов. Подозреваю, что наш продавец взял себе чересчур большие комиссионные. Я назвал его имя мистеру Коллинзу, он сказал, что это жулик. Вернуть надо по крайней мере двести.
– Вернуть?.. Я об этом не думала…
– Так подумай. Тебе же не нужен еще и гражданский процесс? Насколько я помню, двести галлеонов не должны составить проблемы.
Тон мужа нравился Инносенте все меньше и меньше с каждым словом, но слова были разумны – на редкость разумны и практичны.
– Транквилл, дорогой, я не буду думать ни о двухстах, ни о пятистах галлеонов, если только буду знать, что ты готов защищаться и сможешь доказать свою невиновность. Мне не очень нравится этот мистер Коллинз. Ты уже решил, что будешь говорить на суде?
– Решил, Сента.
– Я знаю, что ты сумеешь все объяснить. Я в тебя верю…
– Ты когда-нибудь видела дементоров? Вблизи?
– Что? Д-да, на шестом курсе, они тогда Хогвартс охраняли… Один раз на матч пришли…
– Представь себе, что они не охраняют тебя, а сторожат. Что они прикасаются к тебе, ведут…
– Но, Транквилл, в «Пророке» писали, что к подследственным дементоров не подпускают, что их вообще будут убирать… Это ложь?
– Нет. Я видел их в чужом воспоминании. Это было очень реально. И хозяйка воспоминания очень кстати запаслась шоколадкой.
– Почему ты говоришь мне об этом?
– Да так, хочется кому-то рассказать. Мистеру Коллинзу не расскажешь, он с нами был. А еще очень интересно было слышать цитаты из собственного доклада в устах мадам Амбридж. Впрочем, ты ведь с ней не знакома.
– Транквилл, что с тобой?
– Именно это я и пытаюсь тебе объяснить, дорогая. Впрочем, дементоры и Амбридж – не главное.
На Инносенту смотрели глаза совершенно незнакомого человека.
– Грейнджер.
– Транквилл, да говори же ты толком…
– Гермиона Грейнджер, я думаю, даже ты о ней слышала. Она была в розыске достаточно долго.
– Разумеется, я знаю, кто она такая, Транквилл. Я ее даже припомнить могу по школе. Так это ее воспоминание тебе показывали? И она, наверное, тебе много чего наговорила?
– Она мне ни слова не сказала. Даже шоколадкой поделилась. Да ей, вроде, не назвали моего имени. Какая разница. Я-то ее имя знал. Знал достаточно… Фотографию помню, где поверх текста кто-то написал «Гордость Хогвартса». Восемнадцатилетняя девушка. Магглорожденная. Спутница Поттера. Я только один раз взглянул ей в лицо – это оказалось очень полезно для самопознания. Ладно, я понимаю, что все это неважно, ты только с… с Каттермоулами расплатись. Господа, могу я поцеловать на прощанье мою жену?
– Транквилл!..
– Можете, Темпорис, но отворачиваться не будем.
– Мне очень жаль, что так получилось, Сента. Правда, жаль.
Он встал и, перегнувшись через стол, коротко коснулся ее губ. Затем кивнул охранникам. Инносента застыла в ужасе.
– Ваша палочка, миссис Темпорис. Выходите.
День, который Инносента усердно загоняла на самые задворки своих мыслей, даже когда готовилась к нему; который, как она надеялась, а подчас почти верила, никогда не наступит, все-таки наступил.
Иногда, проснувшись и не успев открыть глаза, она представляла себе, что события последних недель – только страшный сон, что на самом деле Транквилл рядом с ней, уважаемый сотрудник Министерства, и сегодня она встречается с Матильдой, а до этого целое утро будет играть с Малышом, не беспокоясь, что кто-то выгонит его из дому. Никто этого не сможет: Артур Уизли и тот, с серьгой, – разыскиваемые преступники, а под фотографиями Поттера подпись: «Нежелательное лицо № 1». И никто не носит траур.
Открыв глаза и вспомнив, как все есть на самом деле, Инносента начинала думать, что, может быть, что-нибудь еще произойдет – например, Каттермоулы передумают возвращаться (а с деньгами можно будет уладить), или выйдет какое-нибудь специальное постановление для семей с маленькими детьми… И вдруг Транквиллу позволят после суда остаться в Министерстве, ведь он просто испугался… Вдруг все еще будет хорошо.
– Сента! Как ты копаешься, уже половина двенадцатого. Почему все эти игрушки нельзя было отправить ко мне вчера, оставила бы ему что-нибудь одно… – Движением палочки мама сняла со стен фотографии Малыша и еще одним движением запаковала их. – Все эти приспособления нужно просто уничтожить, у меня в доме для них места нет.
– Мама, как ты можешь, Малыш играл здесь… Не надо, можно же уменьшить, когда-нибудь у меня снова будет дом!
– К тому времени, Сента, твой сын будет уже слишком большой для всего этого. Evanesco. Ты с ума сошла, не хватало еще появиться перед этими людьми заплаканной. Надо иметь достоинство, Сента.
Она стояла у окна в кухне с Малышом на руках, глядя в сад. Все остававшиеся в доме вещи уже были отправлены к маме через камин. На столе в кухне стояла шкатулка, и лежали двести галлеонов.
– Мерлин, еще одна сумка! – Мама бросила в камин щепотку порошка, но пламя не изменило цвет: камин перестал работать. Часы на руке Инносенты (последний рождественский подарок Транквилла) прозвенели двенадцать. Одновременно у калитки появилась группа людей, а из сада Элинор Тэльби выскочила целая толпа.
– Редж! Мэри! С приездом, как мы вас ждали! Мэйзи, Элли, Фредди, дайте на вас посмотреть!
– Да вы им в дом войти дайте! Мэри, вас всех ждет на ланч Долли, а обедаете вы сегодня у меня. Нет-нет, никаких гостей, вечеринку потом устроим, просто чтобы тебе не возиться. Простите, сэр, вы из Министерства?
– Да, мадам. Разрешите…
Внушительного вида мужчина положил левую руку на калитку и, подняв палочку, произнес:
– Именем Министерства Магии: этот дом возвращен в собственность Реджинальда Каттермоула, согласно британским законам.
Инносента почувствовала, как исчезают все защитные заклинания, наложенные ею и Транквиллом. Калитка распахнулась, дети понеслись к дому. Взрослые последовали за ними ненамного медленнее.
Мама, как всегда все предусмотревшая, заранее закрыла дверь в гостиную и широко открыла дверь в кухню – туда и вошли трое взрослых; дети, судя по топоту, побежали наверх. Инносента повернулась к вошедшим. «Надо иметь достоинство». Что ж, она научилась кое-чему у Матильды.
– Мистер Каттермоул, миссис Каттермоул, мы выезжаем. Вот деньги за вашу обстановку. И вот ваша шкатулка с драгоценностями, пожалуйста, проверьте, все ли на месте.
– Здесь двести галлеонов, – сказал чиновник, взмахнув палочкой. – Я приготовлю расписку.
– Деньги за нашу обстановку, – пробормотал Каттермоул; его жена бросилась в гостиную, откуда раздался ее крик. Одновременно сверху начали доноситься визги детей.
– Редж, там пусто. В нашем доме пусто.
Каттермоул и чиновник перешли в гостиную, Инносенте пришлось последовать за ними.
– Пусто. – Каттермоул прислонился к стене.
Инносента едва не закричала: «Вы выгнали нас из дому, чего еще вам надо!» – присутствие чиновника удержало ее.
– Редж, – чиновник вертел палочкой, подняв ее к потолку, – в верхних комнатах то же самое. Я составлю акт.
– Мебель... можно купить. Но фотографии, письма?.. Семейная Библия Мэри?.. Сударыня, вы сохранили хоть что-нибудь?
– Разумеется, нет, мистер Каттермоул (мама говорила: ни в коем случае не оправдываться).
– Мы вернулись на пепелище. – Женщина опустилась на пол.
У Инносенты начиналась сильная головная боль. Сверху доносились крики о мишках, куклах и еще каких-то пустяках. Она крепче прижала к себе Малыша.
– Скажите, мою семейную Библию вы продали? Адрес магазина помните?
– Миссис Каттермоул, не могла же я идти в магглский магазин. Все магглские книги мы уничтожили.
– Боже мой… Вся история моей семьи…
– Мама, мои «Хроники Нарнии»! – В комнату ворвалась старшая из девочек. – Их тоже уничтожили?
– Мэйзи, – женщина поднялась с пола. – Книгу уничтожить нельзя. Помнишь, мы придумывали с тобой, как Лев вернулся из-за моря и принес меч храброму юноше, и он убил змею? Все сбылось. Мы дома, это главное. А «Хроники Нарнии» мы тебе купим, первым делом.
– Миссис Каттермоул, в Министерстве установлены думоотводы специально для таких случаев. В Отделе Тайн разрабатывается метод фотографирования воспоминаний. Может быть, что-то вам удастся восстановить. Редж, я составил акт, ты можешь подать иск. Уничтожение семейных реликвий считается нанесением серьезного ущерба.
Инносента хотела закричать, что у них было безвыходное положение, что они не могли ожидать возвращения хозяев, – мама вовремя остановила ее, положив руку на плечо.
– Как я могу, – медленно проговорил Каттермоул, обменявшись взглядом с женой. – Она одна с ребенком… Мы… мы восстановим нашу жизнь. – Он обернулся к Инносенте. – Уходите.
Чиновник произвел какие-то манипуляции с камином. Несколько секунд спустя Инносента навсегда покинула свой дом.
Продолжение от 11.10.10 (нажимайте на второе "читать дальше")
читать дальше
Глава девятая
На другой день была прекрасная погода, и были обычные утренние заботы и непременная игра с Малышом. И от вчерашней паники не осталось следа: она отступила перед необходимостью трезво обдумывать положение. Ведь один раз ее миру уже грозило крушение – но она справилась. Справится и теперь. В конце концов, она дома, с Малышом, их не тронут, это главное. И с Транквиллом все обойдется, должно обойтись. Его арестовали просто по недоразумению, об Учебнике довольно много писали в «Пророке», вот его фамилия и оказалась на виду. А может быть, его оговорили (Инносента поморщилась, вспоминая отвратительную сцену с Матильдой) – значит, он должен суметь защититься. Он же ничего не сделал, он никак не был связан с этой Комиссией. И он не хотел ничего плохого. Он работал ради семьи, а не ради Сами-Знаете-Кого.
Все будет хорошо. Денег пока должно быть достаточно. Разумеется, нужно будет немного экономить (Инносента вновь поморщилась, вспоминая визиты в T&T): группу по созданию ограниченных волшебных палочек теперь формировать не будут, и вряд ли Транквилл сможет рассчитывать на скорое повышение. И прислуги у нее теперь не будет, ну да ладно, обходилась же. Так что главное – ни в коем случае не поддаваться панике, спокойно дождаться адвоката, а там видно будет, какие меры принять, чтобы все недоразумения разъяснились. А сейчас она пойдет в «Очаг» за покупками – как обычно.
Вновь обретенное спокойствие несколько омрачила неожиданная встреча с несущимися по улице детьми: впереди малышка Джуди с мальчиком, в котором Инносента узнала Майка, а за ними неприятный брат Джуди – и Беки. Все четверо посторонились, уступая дорогу. Пока Инносента лихорадочно думала, что ей сказать племянникам, Беки произнесла вежливым тоном: «Здравствуйте, мэм» и тут же отвернулась; ее спутник, не здороваясь, подтолкнул вперед младших. Майк оглянулся на Инносенту, и ей показалось, что в его взгляде было удивление. И, конечно, кто-то из взрослых смотрел в это время в окно. Неприятно. Наверняка вся деревня уже знает, кто такие Майк и Беки. Разве эти кошки захотят понять, что у нее, Инносенты, просто не было другого выхода? Что если сейчас, когда Транквилл арестован, и когда так легко подумать, что она принадлежит к побежденной стороне, они полностью дадут волю своей злобе?
Но в Очаге Инносента обнаружила – к своему удивлению, что недоброжелательность жительниц Тинворта не усилилась. Все было как обычно. Наверняка они понимают, что Транквилл скоро будет дома – и в Министерстве.
– Сента! Сента, ты дома?
– Мама?
– Я знаю все новости. Мой вчерашний совет… не годится, ты понимаешь, я была слишком напугана. Надеюсь, ты еще не подала на развод? Правильно, сейчас не надо. Потом, попозже.
– Но, мама, я не собираюсь разводиться.
– Мы об этом потом поговорим.
– Но, мама, с какой стати? Транквилла скоро выпустят…
– Дорогая, не будь наивной. Ты читала сегодняшний «Пророк»?
– Читала, Транквилла там не упоминают.
– Неважно. Перечти статью “Pestis xenophobica”, [1] и ты поймешь, что Транквиллу не вывернуться, – разве что у него есть очень хорошие связи. Твоя подруга не поможет? Конечно, у нее наверняка свои проблемы, но…
– Не поможет.
– Жаль. Смотри на вещи трезво, Сента, и веди себя разумно.
– Мама, когда ты вернешься?
– Ты же знаешь, у меня осталось еще три недели. Разумеется, если тебе будет по-настоящему нужна моя помощь, я вернусь раньше. Это будет не очень удобно, у меня все оплачено вперед…
Инносента хотела сказать, что на днях ей нужно будет идти в банк, это займет время, но связь уже прервалась.
Проблема с походом в банк решилась неожиданно просто: «Приносите ребенка в ‘Очаг’, все так делают. У нас комната специальная есть, со всеми нужными заклинаниями. Мы туда будем наведываться время от времени, накормим, если вы задержитесь. Плата? Нет, только если за еду. Эстер, помните, вы у нас оставляли Эдуарда, – ему годик был – когда ваша мама болела?»
– Да, ему тут очень понравилось. Джуди, не отставай от Эда ни на шаг. Эд, не выпускай руку Джуди. И, чуть не забыла, даже не заикайся про Тауэр.
– Мам, ну что я, глупый, что ли? – Мальчик быстро поцеловал мать, взял за руку Джуди, бросил в камин щепотку порошка и четко произнес лондонский адрес – адрес Эмили.
– В гости к вашим друзьям?
– Да, Эмили говорит, что прогулка по Лондону с детьми – это именно то, что им с мужем сейчас нужно. Нам с Джереми здорово повезло, мы так давно не проводили время вдвоем.
– Я не уверена, что тут следует говорить о везении. Так приносите ребенка, миссис Темпорис.
Инносента, разумеется, не задумывалась над тем, какой окажется Диагон-аллея после… после всего этого. Но едва она прошла несколько шагов, как почувствовала, что – бессознательно – ожидала чего-то другого… какой-то праздничной атмосферы, что ли. А было множество закрытых магазинов (правда те самые, на которые она прежде не могла смотреть без ужаса); лишь на нескольких объявления вроде «РЕМОНТ. СКОРО ОТКРОЕМСЯ», чаще встречалось «ЗАКРЫТО ДО ПОЯВЛЕНИЯ ЗАКОННОГО ВЛАДЕЛЬЦА» или, хуже того, «до появления наследников законного владельца». Лавка Олливандера, правда, уже открылась, а в кафе Фортескью суетилось несколько человек, наводя порядок («НАЗВАНИЕ НЕ ИЗМЕНИТСЯ. НИКОГДА»). И все же Диагон-аллея выглядела мрачнее обыкновенного – или потому, что тройное W погасло, и некогда яркие витрины были затянуты черным?
Фотографий было едва ли не больше, чем раньше. Лицо Нежела… Поттера, во всяком случае, встречалось не реже. «РАЗЫСКИВАЛИСЬ» сравнительно немногие – лица у них были жуткие, но имена те, что Матильда произносила с уважением (Инносента поймала себя на том, что, несмотря на обиду, чувствует некоторую ностальгию по прежней дружбе). На большинстве фотографий значилось: «ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ». И там были лица детей. А что, если бы… Глупости, разве не писали в «Пророке», что хозяин «Кабаньей головы» оказал неоценимые услуги в ночь битвы? Ничего бы с Майком и Беки не случилось. И нечего было Эстер так на нее смотреть.
Многолюдно было, как в далекие, уже полузабытые времена. Лица стали живее. Но чуть ли не половина прохожих носила знаки траура. Брр… Хорошо хоть нищие исчезли – как не бывало. Люди в трауре и закрытые магазины – неужели ради этого ее жизнь поставлена на грань катастрофы?
Здание Гринготтса явно пострадало и было еще не до конца отремонтировано (странно, разве тут шли бои? Хотя вроде что-то в «Пророке» писали). Охранники-люди исчезли, но гоблинская охрана была внушительная. Палочку проверили и перепроверили, какие-то заклинания нелюдские…
Внутри следы разрушения видны были еще отчетливее. И была очередь – точнее, несколько очередей. Инносента, в последний раз бывшая в Гринготтсе давным-давно с мамой, внимательно прочитала таблички на стойках: «ПРИЕМ ПОЖЕРТВОВАНИЙ» (одна женщина), «ВЫДАЧА КОМПЕНСАЦИЙ» (довольно много народу, непонятно, но ей явно не туда), «СНЯТИЕ ДЕНЕГ СО СЧЕТА» (разумеется, желающих больше всего).
– Никак они парами посетителей провожают!
– Ну да, поэтому очередь так ползет. Взлом, как никак…
– А что, взлом действительно был?
– Да я своими глазами дракона видел! Вся Диагон-аллея видела.
– Ну, времена… Чего только не увидишь!
– Интересно, долго они будут темнить с новым председателем Визенгамота? Какие-то намеки на «правильные традиции»…
– Я видел рисунок во вчерашнем «Квибблере»…
– Ты читаешь «Квибблер»???
– Пристрастился. Там, конечно, много, хм, фантазируют, зато не врут. К тому же, они теперь аккредитованы при Министерстве. Так вот, рисунок с заголовком вроде «Ждем важную новость».
– И?
– Женская голова в шлеме, с завязанными глазами. Если это то, что я думаю…
– Пять тысяч галлеонов в фонд помощи потерявшим имущество, три тысячи на восстановление Хогвартса, две тысячи больнице св. Мунго, итого десять тысяч галлеонов – распишитесь, миссис Мальфой.
Вся очередь как по команде повернулась в сторону светловолосой женщины в глубоком трауре (T&T, отдел индивидуального заказа). Матильда говорила, о ней, бывало, с восхищением почти благоговейным. «Истинный образец утонченности. Королева. В каждом шаге, в каждом движении, в каждом взгляде осознание, насколько она выше простых смертных. У нее взрослый сын – а выглядит она едва на тридцать. Если ваш муж будет действовать правильно, может быть, когда-нибудь вы увидите ее издали на большом министерском приеме».
– Вы что-то говорили еще насчет компенсационных выплат?
– Да, будьте любезны, две тысячи мистеру Оливандеру, на личный счет, и одну тысячу мистеру Ксенофилиусу Лавгуду, для мисс Луны Лавгуд.
– Распишитесь.
– Опять выкрутились, надо же.
– Абсолютно непотопляемая семейка.
Ну почему другие выкручиваются, а Транквилл до сих пор в тюрьме?
Нарцисса Мальфой повернулась, и Инносента увидела женщину сорока с лишним лет, с преждевременными морщинами на выхоленном лице, которое казалось лишенным всяческого выражения. Она двинулась к выходу, держась очень прямо, как будто не замечая направленных на нее взглядов.
– Миссис Мальфой! – Молодой человек с блокнотом наизготовку появился ниоткуда.
– Без комментариев.
– Но вы ответили на вопросы «Квибблера»!
– Читайте «Квибблер». Дорогу.
– Бедный «Пророк».
– Да, не повезло… А ведь она, говорят, жизнью рисковала?
– Кто говорит?
– Поттер.
– Ваш счет заморожен – за вычетом пятисот галлеонов.
– Что? С какой стати?
– Нас не касается. – Гоблин позвонил в колокольчик. – Мы – временно – выполняем просьбу Министерства. Это дело волшебников. Наверное, вам грозит конфискация. – Это было сказано с явным удовольствием. – Вот с ним объясняйтесь.
К стойке быстро прошел человек в черном (перекрашено – хотя профессионально), с чудовищно изуродованным лицом, и отвел обладателя замороженного счета в сторону. Инносента собралась было отвернуться (смотреть на сотрудника банка было жутко), когда заметила на его руке обручальное кольцо. Мерлин… Каково женщине, вышедшей наверняка замуж за человека с нормальной наружностью, оставаться… с таким? Есть же что-то в законах на такой случай насчет развода и выплат…
Обладатель замороженного счета взволнованно шептал, сотрудник отвечал ему вполголоса: «До окончания следствия… это дело Визенгамота, Гринготтс ничего не решает… Нет, сэр, наедине разговаривать не о чем, – эти слова прозвучали громче. – Мистер Грумфах, обслужите джентльмена».
– Идиот, нашел, кому взятку предлагать.
– Забавно смотреть, как эта публика сейчас пытается подлизываться к Уизли.
Уизли, Уизли, эта фамилия последнее время часто встречалась в «Пророке», ей нужно внимательнее читать газету, она отвыкла… Ее очередь.
– Ваш счет заморожен – за вычетом одной тысячи галлеонов.
Инносента прекрасно знала, что тысячи галлеонов на их счете не наберется, но от этих слов у нее мороз пошел по коже. Эта короткая фраза в один миг разрушила так трудно родившуюся, такую хрупкую уверенность в том, что все будет хорошо. Она с трудом подавила искушение взять все деньги, какие были в сейфе.
Дома Инносента принялась лихорадочно просматривать газеты. Умение сопоставлять и анализировать факты, за которое ее хвалил когда-то Флитвик, казалось, изменило ей (может быть, из-за длительного отсутствия тренировки). Общая картина того, что происходит там, за пределами ее дома, того, что теперь касается ее и ее семьи, не складывалась. Наконец ей удалось отыскать заметку о назначении Артура Уизли исполняющим обязанности первого заместителя Министра. В длинном списке его обязанностей был общий надзор за судебными делами «министерских коллаборационистов».
В ту ночь ей приснился кошмарный сон – тот сотрудник банка с изуродованным лицом. «Ваша жизнь заморожена, – говорил он, – за вычетом одной тысячи галлеонов». Проснувшись в ужасе, между глотками воды, она вспомнила некоторые разговоры тинвортских кумушек и внезапно поняла, на ком он женат.
***
Сова прилетела, когда Инносента накрывала стол к чаю – в ожидание объявившегося наконец адвоката.
Уважаемая миссис Темпорис!
Настоящим сообщаем, что законный владелец занимаемого Вами в настоящее время дома по адресу № 19, Ясеневая аллея, Тинворт, мистер Реджинальд Каттермоул, находившийся вместе со своей семьей в эмиграции, намерен вернуться в Англию. Будучи информирован о том, что в принадлежащем ему доме в настоящее время проживает женщина с маленьким ребенком, мистер Каттермоул любезно согласился отсрочить свое возвращение на две недели. Вам надлежит освободить занимаемый Вами дом к полудню 21 мая сего года.
С наилучшими пожеланиями,
Председатель Комиссии по реституции
при Отделе обеспечения магического правопорядка
Кристофер Крекенторп
Кажется, она потеряла сознание. Или нет? Во всяком случае, настойчивого стука в дверь она не услышала; адвокату пришлось войти в открытое – к счастью – окно.
– Миссис Темпорис – Туллиус Коллинз, как я имел честь рекомендоваться в письме. Я виделся вчера с вашим мужем...
– Мистер Коллинз, нас выгоняют из дому. Транквилла еще не судили, а в наш дом уже вселяют каких-то эмигрантов. В «Пророке» только и пишут о восстановлении правосудия, что за лицемерие! Помогите.
Адвокат внимательно прочел письмо.
– Каттермоул, Каттермоул, – он снял очки, тщательно протер и надел их снова. – Где я слышал эту фамилию? Если я правильно понимаю, миссис Темпорис, дом принадлежал еще семье вашего мужа? Или вашей?
– Дом купил мой муж, но какое это имеет значение? Он наш.
– Когда мистер Темпорис купил его?
– Какая разница? В сентябре.
– В сентябре девяносто седьмого года? Боюсь, сударыня, многие заключенные тогда сделки сейчас подвергаются сомнению. Вы купили дом у прежних владельцев?
– Я ничего не знаю о прежних владельцах. Нам говорили, что они не вернутся.
Как из забытого кошмара, перед глазами Инносенты явилось старушечье лицо и послышалось бормотание: «Разумеется, они вернутся. Мальчика-то так и не поймали...»
– Позвольте взглянуть на купчую, сударыня.
– Accio документы.
– Благодарю. Подпись Яксли. – Адвокат вновь протер очки. – Боюсь, что дело плохо, сударыня. Необходимо выяснить фамилию прежних владельцев дома. Я наведу справки – хотя это займет время.
– О Мерлин...
– Можно и не терять времени. Я видел людей в соседнем саду. Они наверняка знают.
Инносента хотела крикнуть: «Нет!», но он уже шагнул к окну. А впрочем, пусть. Все лучше, чем отсрочка. Не ей же спрашивать.
– Добрый вечер, дамы. Вы не могли бы сказать, кто жил в этом доме до сентября?
– Каттермоулы!
– Каттермоулы, Реджинальд и Мэри. Дом построил прадедушка Реджинальда.
–Мэри потащили в сентябре на эту … Комиссию. Кровь у нее, дескать, в жилах не такая, поэтому она украла свою волшебную палочку.
– Но она спаслась. Мы потом слышали по радио, что в тот день многие спаслись. Они с Реджинальдом примчались домой за детьми и бежали за границу.
– Вчера я получила от Мэри письмо, они возвращаются двадцать первого. Так и передайте этой особе, которая сидит в их гостиной.
– А двадцать второго выписывают Элинор Тальби. Так и передайте.
– Я очень рад это слышать. Благодарю вас, дамы.
– Сожалею об этой сцене, миссис Темпорис, я не предполагал… но сейчас не до этого. Разумеется, я наведу все необходимые справки, однако, если дело обстоит так, как говорили эти дамы, то, простите, я вынужден говорить прямо, дом не отнимают у вас, а только возвращают законным владельцам. К делу вашего мужа это не имеет ни малейшего отношения. Мой долг…
– Но Транквилл купил этот дом!
– У кого, миссис Темпорис? Вы должны понять, что эта сделка не имеет ни малейшей законной силы. Ваш муж купил краденое имущество, и по английским законам…
– Благодарю вас, мистер Коллинз, – Инносенту трясло, – по этому вопросу я обращусь к другому адвокату.
– Ваше право, сударыня. Должен вас предупредить: даром потратите время и деньги. Даже мой великий тезка не стал бы браться за ваше дело. – Коллинз в очередной раз принялся протирать очки. – Видите ли, для того, чтобы доказать, что вы владеете этим домом по закону, нужно доказать, что он по закону был отнят у Каттермоулов. Это невозможно. А для мистера Темпориса самая попытка может стать опасной – учитывая то, что вменяется ему в вину. – Он сделал паузу, пристально глядя на Инносенту; очки так и остались у него в руке. Инносента в ужасе молчала. – Мой долг, как я и собирался сказать вам, – позаботиться, чтобы вы получили обратно свои деньги. Но заняться этим можно будет только после того, как дело мистера Темпориса решится.
– Почему?
Адвокат надел очки и принялся разглядывать купчую.
– Пятьсот галлеонов, сударыня. Я кое-что понимаю в недвижимости и могу сказать, что минимальная цена этого дома – тысяча галлеонов. Боюсь, такая значительная скидка может быть воспринята как… дополнительная плата за доклад вашего мужа. Это было бы… крайне нежелательно. Сессия Визенгамота начнется в первых числах июля. Проволочек с судебными процессами я не ожидаю. Если вы позволите дать вам совет…
– А нельзя договориться с Каттермоулами об отсрочке? Всего на месяц? – Кажется, Коллинз воздохнул. – Когда Транквилл вернется в Министерство, он наверняка сможет найти какой-то выход… Мы сможем выкупить у них дом…
– Одну вещь вы должны понять, миссис Темпорис. Если вашего мужа и оправдают, – как его адвокат я обязан на это надеяться и все для этого сделаю – в Министерство он не вернется. По крайней мере, в ближайшие несколько лет.
– Но если поймут, что он невиновен…
– Миссис Темпорис. Имеется документальное свидетельство того, что шестого сентября прошлого года ваш муж сделал официальное заявление Отделу обеспечения магического правопорядка. Согласно этому заявлению ваша соседка, миссис Элинор Тальби, вела в вашем доме антиправительственные разговоры. Ее арестовали.
– Мне очень жаль… но разве это преступление – делать заявления Министерству?
– Нет. Это неподсудно. Но людей, которые делали подобные заявления, мистер Шеклболт не намерен держать на государственных должностях. Вы читали, я полагаю, о программе Lustratio delatorum? [2] Исходите во всех ваших планах и расчетах из того, что, при благоприятном исходе, вашему мужу придется искать новую работу. – Коллинз поднялся, собирая бумаги. – Сожалею, сударыня, но у меня назначена встреча, я должен бежать. Новостей от мистера Темпориса пока нет, он здоров, просил вас не добиваться свидания. Я напишу вам.
***
«Эксклюзивно для магической прессы». На колдографии немолодая женщина в элегантном магглском костюме (явно сшит на заказ, лицо женщины вроде знакомо) протягивала руку для поцелуя тому, с серьгой (серьги на этот раз не было). Нетрудно было разглядеть мелькнувшее на его лице выражение торжества, когда он преклонял колено. Инносента пробежала глазами статью: ее последняя, робкая, невысказанная даже самой себе надежда на то, что Министром станет кто-то другой, рухнула.
– Смотрите! «Ракушка» появилась!
«Ракушка» – Уизли…
Инносента «столкнулась» с Флер шагах в десяти от входа в «Очаг». Тщательный расчет и дезиллюминирующее заклятие должны были придать встрече вид абсолютной естественности. Флер выглядела усталой, и черное ей было не к лицу – хотя с такой внешностью разница невелика…
– Флер, как я рада тебя видеть! – Это должно было прозвучать совершенно искренне: Инносента действительно была рада.
– En verité? [3] – Флер не замедлила шагов.
Не до гордости.
– Флер, мы могли бы поговорить?
– Pourquoi pas? – с легким приглашающим кивком Флер вошла в «Очаг»; Инносента последовала за ней с надеждой на то, что о встрече они договорятся позже.
– Флер! С возвращением.
– Миссис Уизли. У меня как нарочно для вас говядина.
– Я... рада вернуться. Говядину возьму обязательно, но можно сначала чашку чая? Merci. Инносента, ты хотела поговорить?
– Нельзя ли... потом?
– Tête-à-tête? Сожалею, нельзя. В семье мужа сейчас строго: никаких разговоров tête-à-tête с посторонними. Vous comprenéz, mesdames? [4] – Женщины в «Очаге», разумеется, принялись выражать согласие: улыбка Флер явно показывала, что ни одна из них, кроме Инносенты, к посторонним не относится.
Делать нечего.
– Флер, мне нужно встретиться с мистером Уизли. Это вопрос жизни и смерти.
– Ah… Он проводит на работе по двенадцати часов в день – или больше – и еще никому не отказал в приеме. Запись, насколько я понимаю, в Атриуме. Очень удобно. – Флер слегка отвернулась от Инносенты, как будто считая разговор законченным, и обратилась к миссис Турпин. – Они все убивают себя работой, – каждый на свой лад – чтобы выжить. Я так не могу. Помощь в Мунго – это само собой, я и завтра пойду, но я должна вернуть Билла – моего мужа – к нормальной жизни. Теперь мы дома, мы справимся.
– Флер, так ты же меня понимаешь, ты должна меня понять! Нас с Малышом оставляют без крыши над головой…
– Если у вас нет родных, помимо миссис Робинсон, мы позаботимся о вашем сыне.
– Так что можете идти работать. И с переездом мы вам поможем, когда найдете жилье. Что-то я хотела спросить у вас, миссис Уизли. Простите – магазин… вашего деверя откроется? Людям сейчас так нужен смех.
– Откроется. Даже если хозяева смеяться не будут.
– Хозяева?
– Рон присоединился – младший из моих… братьев – так ведь можно сказать по-английски?
– Можно, Флер. Нужно.
– Как я рада вернуться. Merci. – Флер отодвинула чашку и поднялась из-за стола – Мерлин, сейчас она займется покупками, последний шанс!
– Флер, моему ребенку нужен дом, а не какое-то жилье. Нормальная детская, и он привык к комнате для игр…
– Обязательно скажи это мистеру Уизли, Инносента, его это тронет до слез. Чуть не забыла, mesdames, в «Норе» так радовались известиям от мистера Каттермоула – ну, насколько это сейчас возможно. Особенно Рон, он рассказал удивительную историю, правда, довольно путано… Да, именно этот кусок, пожалуйста.
– В этой истории случайно не было серебряного оленя и выдры? Мэри писала, что они ее спасли.
– Олень? Возможно, насчет выдры не уверена, надо будет спросить. Я вижу, у вас есть мой любимый сыр.
Инносента почувствовала, как в ней что-то сломалось: да, она была сдержанной и терпеливой, но всему есть предел.
– Что, приятно быть на стороне победителей? Приятно строить счастье на беде моего ребенка? Радуетесь?
– Мерлин, кто бы говорил…
– Вашим бедам тут никто не радуется. Осознайте, пожалуйста, что вы живете в чужом доме. И что пока вы ноете насчет двух детских для вашего сына, другие женщины хоронят своих сыновей.
– А кто виноват? Каттермоулы сами оставили свой дом! Если бы его жена вовремя уехала или не стала бы убегать от Комиссии, он мог бы остаться тут с детьми. И если бы родители твоего мужа, Флер, заботились как следует о своих детях, то дети не полезли бы ни в какую битву, и не пришлось бы никого хоронить.
Наступила тишина. Женщины переглядывались, поднимая брови и пожимая плечами. Затем раздался голос:
– Возьмете брюссельской капусты, миссис Уизли?
***
Узнав о потере дома, мама, разумеется, ускорила свой приезд. Инносенту она выслушала очень терпеливо, хотя и поджимая недовольно губы.
– Я очень разочарована в Транквилле. Как можно было до такой степени скомпрометировать себя! И друзей надо было выбирать с большим разбором – Ранкорн, надо же, никогда Транквиллу не прощу, что он ввел тебя в такое неподходящее общество. Да, я знаю, что ты скажешь, – когда-то я радовалась твоей дружбе с женой Ранкорна, но я же не могла знать, что это за люди. Я так понимаю, Транквилл не сохранил отношений с коллегами, которые сейчас имеют влияние?
– Как это было возможно, мама? И кто мог знать, что так обернется?
– Кто-то, очевидно, знал, иначе всего бы этого не произошло. А способ поддерживать контакты с… самыми разными людьми разумный человек всегда найдет. И рассчитывать на любой исход тоже не мешает. Кстати, напиши своему адвокату, пусть наведет справки об Эрмине Эджкомб. Я пока не решаюсь с ней общаться. Она на свободе, но кто знает… Мы не можем позволить себе ни малейшей неосторожности.
– Хорошо, мама, но Коллинз абсолютно бесполезен…
– Вздор, Сента! Он дал тебе прекрасный совет: не поднимать шума из-за дома. А ты не нашла ничего умнее, чем окончательно восстановить против себя весь Тинворт и…
– Какая мне разница, что болтают в Тинворте?
– А что Флер Уизли может наговорить заместителю Министра, тебе есть разница? Теперь ты не можешь к нему идти, – не то чтобы в этом и раньше был какой-то смысл.
– Что же мне делать? Дом…
– Про дом забудь, Сента. Вам придется пока что поселиться у меня. И оставь, пожалуйста, свои разговоры про комнату для игр, мне и так придется отказаться от комнаты для гостей. И послушай меня внимательно. Мы, разумеется, должны помочь Транквиллу, насколько это возможно, но твоя главная задача сейчас – вести себя так, чтобы вызывать сочувствие. Ты молодая женщина с ребенком, без квалификации, без друзей, муж арестован за деятельность, к которой ты ни малейшего отношения не имела. Ты жертва обстоятельств. Если Транквилла выпустят, в чем я сомневаюсь, ему такая твоя репутация не особо повредит. Если нет – она поможет тебе.
– В чем, мама?
– Для начала – найти приличную работу. Ты же не собираешься сидеть у меня на шее? А потом, разумеется, мужа. Надеюсь, ты понимаешь, что тебе и Малышу нужна нормальная семья?
***
– Относительно мадам Эджкомб, сударыня. – Адвокат принялся тщательно протирать очки. – Она никогда не превышала своих полномочий, ну, скажем, не превышала в такой степени, чтобы оказаться под следствием. Ей, однако, грозило увольнение с позором. Но, поскольку ее дочь попала в Азкабан за то, что предупредила несколько человек об аресте, мадам Эджкомб было позволено уйти по собственному желанию. Если вы принимаете в ней участие, вам будет приятно знать, что с наружностью мисс Эджкомб теперь все в порядке. Не считая следов пребывания в Азкабане, конечно, – но молодость возьмет свое. Мне указали на мисс Эджкомб в министерском кафе – она угощала подруг шоколадками, которые ей прислали из Австралии, «ни за что не угадаете, кто». Я упоминаю об этом потому, – прибавил Коллинз с некоторой поспешностью, так как Инносента сделала нетерпеливое движение, – что, если бывший узник Азкабана не съедает присланный шоколад весь и сразу, а еще и делится, то это добрый знак.
– Умеют же люди вести себя разумно, – пробормотала мама, бросив выразительный взгляд на Инносенту.
– А теперь, сударыни, перейдем к делу. – Адвокат надел очки. – Должен вам сказать, я серьезно обеспокоен. Мистер Темпорис с самого начала дал мне понять, что он будет прислушиваться к моим советам, но все решения относительно линии своего поведения будет принимать сам. Одним из его самостоятельных решений было не давать никаких показаний против других лиц.
– Что? Сента, неужели ты так ничему его и не научила?
– Я не понимаю вас, мистер Коллинз, вы должны были настоять… Уверена, он один такой.
– Среди сотрудников министерства – безусловно. Это известно всем моим коллегам, об этом говорят открыто и пишут в газетах: так называемые министерские коллаборационисты (простите, миссис Темпорис) упорно перекладывают ответственность за содеянное друг на друга. Вплоть до того, что члены Комиссии по регистрации магглорожденных заявляют, что в их действиях виновата Комиссия по регистрации магглорожденных. Вы могли заметить из прессы, это вызывает немалое отвращение. Вот, посмотрите, мне это сегодня дали на Диагон-аллее в порядке рекламной акции.
Адвокат вытащил из кармана жабу (Инносенте на секунду показалось, что она живая), и слегка нажал на нее. Жаба заквакала: «Лично я ни в чем не виновата. Меня так учили».
– Вы можете поверить мне, сударыни, отвращение общества разделяют и следователи. И не только потому, что их запутывают, а и потому, что они тоже люди, и им противно. На днях я слышал в коридоре, говорилось в полный голос, так что могу повторить: «Эти министерские крысы хуже Упивающихся. Те, по крайней мере, пытаются на покойников валить, а эти на соседей по кабинетам». Так что, понимаете, на подобном фоне поведение вашего мужа воспринимается как порядочное. И оно могло бы произвести весьма благоприятное впечатление на такого человека, как мистер Уизли. И, разумеется, на нового председателя Визенгамота. Нет, имени пока назвать не могу, на днях будет в газетах.
– Почему «могло бы», мистер Коллинз?
– Увы, миссис Пруденс, магические младенцы…
– Какие еще младенцы, о чем вы?
– Я потом объясню, мама. Мистер Коллинз, я понимаю, что это ужасно, но вы же читали письмо Снейпа? Оно было таким… пугающим. Транквилл даже думал об эмиграции…
– Было бы лучше, если бы он осуществил этот план, миссис Темпорис. Тогда ему инкриминировался бы только доклад. А теперь – все, чего он добился своим поведением, – это то, что его не считают чудовищем.
– Послушайте, он защищает себя или нет? Вы его защищаете?
– Поверьте мне, миссис Темпорис, я делаю все, что могу. Мне удалось уговорить вашего мужа заявить, что доклад он писал, искренне заблуждаясь, – и теперь понимает свое заблуждение. Естественно, ему было трудно пойти на это, какой же ученый признает, что верил «Протоколам Стоунхенджских мудрецов» – но после Первой войны многим удавалось избежать (или почти избежать) ответственности подобным образом. Увы… Вашему мужу устроили очную ставку с мистером Олливандером. Она длилась не более минуты: мистер Темпорис потерял сознание. Взгляд мистера Олливандера может оказывать… совершенно особенное воздействие.
– Сента, у твоего мужа нет характера. Мерлин, какой неудачный брак.
– Далее. Главная моя надежда была – держаться того, что мистер Темпорис совершенно не осознавал последствия своей деятельности – просто писал ради денег, что заказывали, ну, примерно, как мадам Скитер. В конце концов, у него действительно не было никаких контактов с Комиссией. Мистер Темпорис четко придерживался этой линии – пока ему не стали показывать протоколы заседаний Комиссии. Это довольно жуткое чтение. Тогда он начал колебаться. Миссис Темпорис, поймите меня, мой долг – защищать вашего мужа от давления со стороны следствия, от нечаянных ошибок, но мне нелегко защищать человека от его собственной совести.
– С ним должна поговорить я. Добейтесь для меня свидания, мистер Коллинз.
– Без согласия мистера Темпориса это невозможно, сударыня.
Наступила пауза. Инносента не решалась выговорить: «Он не хочет меня видеть?». Ответ был слишком очевиден.
– Миссис Темпорис, когда я говорил вам, что серьезно обеспокоен, то имел в виду новое развитие событий.
– Что еще?
– Учитывая воздействие на вашего мужа протоколов – вы можете представить себе, какое впечатление могут произвести воспоминания в думоотводе? – Коллинз помолчал, протирая очки. – До последнего времени этой опасности не существовало. Следствие располагает воспоминаниями жертв Комиссии – но я имел право настаивать и настоял на том, что эти воспоминания могут быть показаны моему клиенту только в присутствии и с участием их «хозяев». Разумеется, никто не собирался подвергать пострадавших столь травмирующему испытанию. Мистер Уизли и слышать об этом не пожелал.
– Чувства моего мужа, стало быть, щадить не надо?
– Боюсь, что так, сударыня. Что касается членов Комиссии, то использовать воспоминания людей для свидетельства против них самих запрещено. Этот закон довольно часто нарушался в прошлом, но мистер Шеклболт настаивает на нем категорически – даже применительно к простым протоколистам.
– Тогда в чем опасность?
– У одного из заседаний Комиссии был сторонний свидетель. Какая-то женщина, находившаяся последнее время за границей. Сейчас она вернулась. И самое худшее, миссис Темпорис, что заседание, которое она видела, имело место второго сентября. Среди допрашиваемых в тот день была миссис Каттермоул. Ваш муж знает, кому принадлежит этот дом.
– Мистер Коллинз, Транквилл не должен увидеть это воспоминание. Может быть, с этой женщиной можно договориться? Узнайте ее имя, умоляю вас!
– Я не понимаю, откуда мог взяться сторонний свидетель. Я читала, что все заседания Комиссии были закрытыми. Вы можете подвергнуть ее свидетельство сомнению.
– В тот день был массовый побег из зала суда. Очевидно, кому-то удалось туда проникнуть. Узнать я, конечно, попытаюсь, но предупреждаю, что оказывать давление на свидетеля…
– Вы только узнайте! Я слышала, миссис Каттермоул писала друзьям про серебряного оленя и выдру…
– Что? Миссис Темпорис, я полагаю, любой волшебник в Англии знает, у кого Патронус в виде оленя. А значит об имени леди с Патронусом – выдрой догадаться нетрудно. Вы с ней не договоритесь, и свидетельства ее оспорить не удастся. – Адвокат надел очки и встал. – Простите, сударыни, но я не берусь отвечать за дальнейшие действия мистера Темпориса.
– Но скажите ему, по крайней мере, что он должен думать о семье!
– Я говорил. Он ответил, что думал о ней слишком много.
[1] Pestis – чума (лат.)
[2] Lustratio delatorum – очищение от доносчиков (лат.)
[3] En verité? – в самом деле? (фр.)
[4] Vous comprenéz – вы понимаете (фр.)
Продолжение от 11.10
читать дальше
Глава десятая
– Сента, я тебя спрашиваю или нет: что-нибудь ценное в доме было?
– А? Шкатулка была, с украшениями, в шкафу стоит.
– Очень хорошо. Ее надо будет вернуть. Из мебели вы ничего не оставляли?
– Только на кухне.
– Значит на кухне все остается, тем лучше. Начинай перевозить без чего можешь обойтись. В моей кладовке места хватит, потом разберемся, не торопясь. И продавать не торопясь будем. Только твои наряды нужно продать немедленно, пока они из моды не вышли. Есть что-нибудь, что ты один раз надевала?
– Вот это. На обед к Министру.
– Попробуй вернуть в магазин. Мадам Малкин, я знаю, обычно берет обратно то, что один раз надевалось, – с порядочной скидкой, конечно, но это все равно больше, чем в магазине подержанного платья дают.
У Инносенты мелькнула мысль, что T&T – это не магазин мадам Малкин, но она предпочла не спорить. Очень удобно – да и приятно – оказалось позволить маме руководить своей жизнью. Инносента только теперь поняла, как она устала руководить жизнью Транквилла и принимать решения за всю семью.
Диагон-аллея показалась ей более оживленной, чем в прошлый раз, – фасад Гринготтса уже выглядел как всегда, в кафе Фортескью сидели люди, закрытых магазинов стало меньше. Тройное W еще не горело, но витрины уже не были затянуты черным, и внутри кто-то суетился, а дети норовили заглянуть в окна.
– Да где же я вам возьму нормальный учебник по маггловедению? – Около «Росчерков и клякс» было – несмотря на начало лета – необычно оживленно. – В прошлом августе всё уничтожили. Новый тираж будет через пару недель, не раньше.
Инносента ускорила шаг.
В T&T ничего не изменилось – впрочем, нет: у некоторых посетительниц было озабоченное выражение лица, а в отделе аксессуаров главное место заняли черные ленты разной ширины.
– Восьмая степень родства с Блэками, двенадцатая с Уизли…
– Вам уже можно поменять ленты на узкие, мадам, вот этот размер. Хотите с узором?
– Тринадцатая степень родства с Мальфоями…
– Думаю, мадам, можно ограничиться черной тесьмой на поясе.
– Четвертая степень родства с Крэббами, пятнадцатая с Уизли…
– Боюсь, мадам, придется оставить широкие ленты.
Для посещения Министерства при особо неприятных обстоятельствах мы предлагаем в этом сезоне изысканные оттенки темно-фиолетового, темно-синего и бордового.
– Выбрали что-нибудь, мадам?
– Н-нет…
– Посмотрите этот темно-синий, вам будет к лицу, позвольте, я приложу…
– Нет, спасибо, мадемуазель. Простите… не могли бы мы отойти к прилавку?.. Видите ли… этот ансамбль… я купила его для приема, который не состоялся… я надела его только на полчаса…
– Как жаль, что вы не купили его для более удачного случая, мадам. Будем надеяться, когда-нибудь такой случай представится. Если вещь не ношена, мы берем трансфигурировать ее по моде.
– Ортанз! Ты послала каталог миссис Лонгботтом?
– Послала, мадам, она вернула письмо нераспечатанным.
– А миссис Тонкс?
– Разорванным. Мадам, если мы хотим получить этих клиенток, нам придется начать принимать здесь всех, кто способен платить.
– Никогда.
– Так чем я могу помочь вам? – Девушка обратилась к Инносенте тоном чуть менее любезным, чем раньше.
– Я подумала… не возьмете ли вы ансамбль назад, со скидкой, разумеется…
– Миссис Темпорис, у нас здесь не скупка! Я в жизни не слышала…
Инносента выбежала из магазина, опустив голову, едва разбирая дорогу, – под презрительными взглядами посетительниц.
В магазине подержанного платья морщились, поджимали губы, говорили, что качество, разумеется, очень высокое, но уж чересчур эти вещи нарядны, а им нужно рассчитывать на небогатую клиентуру, – Инносента была рада уйти, получив чуть больше одной десятой того, что некогда заплатила за дружбу с Матильдой.
***
Как им всем до сих пор не надоели фотографии в черных рамках! В той части Министерства, по которой Инносенту сейчас вели, ей попались две: на одной жуткого вида мужчина (муж Флер по сравнению с ним мог показаться красавцем) и молодая женщина с розовыми волосами. Подпись была видна издали: ПРОСТИТЕ. На второй – Сириус Блэк, подпись: НЕ ЗАБУДЕМ. Чего не забывать? Зачем?
– Позвольте вашу палочку, миссис Темпорис. Вам ее вернут при выходе. Вы и ваш муж будете под наблюдением, но разговор охрана не услышит. Садитесь. Ждите.
Инносента поежилась – без причины, в комнате не было холодно. Ничего устрашающего тоже не было – стол, два стула. Нечего бояться. Надо сосредоточиться. Транквилл согласился, наконец, на свидание – это хорошо. Она знает, что надо сказать ему. Она так часто повторяла это мысленно, что выучила наизусть. Он слушал ее всегда, послушает и сейчас.
– Здравствуй, Сента.
– Транквилл! Наконец! Я так скучала.
– Полагаю, вы с миссис Пруденс заняты переездом?
– Да, но…
– Я хотел тебе напомнить, Сента, что за обстановку хозяев мы получили сто пятьдесят галлеонов. Подозреваю, что наш продавец взял себе чересчур большие комиссионные. Я назвал его имя мистеру Коллинзу, он сказал, что это жулик. Вернуть надо по крайней мере двести.
– Вернуть?.. Я об этом не думала…
– Так подумай. Тебе же не нужен еще и гражданский процесс? Насколько я помню, двести галлеонов не должны составить проблемы.
Тон мужа нравился Инносенте все меньше и меньше с каждым словом, но слова были разумны – на редкость разумны и практичны.
– Транквилл, дорогой, я не буду думать ни о двухстах, ни о пятистах галлеонов, если только буду знать, что ты готов защищаться и сможешь доказать свою невиновность. Мне не очень нравится этот мистер Коллинз. Ты уже решил, что будешь говорить на суде?
– Решил, Сента.
– Я знаю, что ты сумеешь все объяснить. Я в тебя верю…
– Ты когда-нибудь видела дементоров? Вблизи?
– Что? Д-да, на шестом курсе, они тогда Хогвартс охраняли… Один раз на матч пришли…
– Представь себе, что они не охраняют тебя, а сторожат. Что они прикасаются к тебе, ведут…
– Но, Транквилл, в «Пророке» писали, что к подследственным дементоров не подпускают, что их вообще будут убирать… Это ложь?
– Нет. Я видел их в чужом воспоминании. Это было очень реально. И хозяйка воспоминания очень кстати запаслась шоколадкой.
– Почему ты говоришь мне об этом?
– Да так, хочется кому-то рассказать. Мистеру Коллинзу не расскажешь, он с нами был. А еще очень интересно было слышать цитаты из собственного доклада в устах мадам Амбридж. Впрочем, ты ведь с ней не знакома.
– Транквилл, что с тобой?
– Именно это я и пытаюсь тебе объяснить, дорогая. Впрочем, дементоры и Амбридж – не главное.
На Инносенту смотрели глаза совершенно незнакомого человека.
– Грейнджер.
– Транквилл, да говори же ты толком…
– Гермиона Грейнджер, я думаю, даже ты о ней слышала. Она была в розыске достаточно долго.
– Разумеется, я знаю, кто она такая, Транквилл. Я ее даже припомнить могу по школе. Так это ее воспоминание тебе показывали? И она, наверное, тебе много чего наговорила?
– Она мне ни слова не сказала. Даже шоколадкой поделилась. Да ей, вроде, не назвали моего имени. Какая разница. Я-то ее имя знал. Знал достаточно… Фотографию помню, где поверх текста кто-то написал «Гордость Хогвартса». Восемнадцатилетняя девушка. Магглорожденная. Спутница Поттера. Я только один раз взглянул ей в лицо – это оказалось очень полезно для самопознания. Ладно, я понимаю, что все это неважно, ты только с… с Каттермоулами расплатись. Господа, могу я поцеловать на прощанье мою жену?
– Транквилл!..
– Можете, Темпорис, но отворачиваться не будем.
– Мне очень жаль, что так получилось, Сента. Правда, жаль.
Он встал и, перегнувшись через стол, коротко коснулся ее губ. Затем кивнул охранникам. Инносента застыла в ужасе.
– Ваша палочка, миссис Темпорис. Выходите.
***
День, который Инносента усердно загоняла на самые задворки своих мыслей, даже когда готовилась к нему; который, как она надеялась, а подчас почти верила, никогда не наступит, все-таки наступил.
Иногда, проснувшись и не успев открыть глаза, она представляла себе, что события последних недель – только страшный сон, что на самом деле Транквилл рядом с ней, уважаемый сотрудник Министерства, и сегодня она встречается с Матильдой, а до этого целое утро будет играть с Малышом, не беспокоясь, что кто-то выгонит его из дому. Никто этого не сможет: Артур Уизли и тот, с серьгой, – разыскиваемые преступники, а под фотографиями Поттера подпись: «Нежелательное лицо № 1». И никто не носит траур.
Открыв глаза и вспомнив, как все есть на самом деле, Инносента начинала думать, что, может быть, что-нибудь еще произойдет – например, Каттермоулы передумают возвращаться (а с деньгами можно будет уладить), или выйдет какое-нибудь специальное постановление для семей с маленькими детьми… И вдруг Транквиллу позволят после суда остаться в Министерстве, ведь он просто испугался… Вдруг все еще будет хорошо.
– Сента! Как ты копаешься, уже половина двенадцатого. Почему все эти игрушки нельзя было отправить ко мне вчера, оставила бы ему что-нибудь одно… – Движением палочки мама сняла со стен фотографии Малыша и еще одним движением запаковала их. – Все эти приспособления нужно просто уничтожить, у меня в доме для них места нет.
– Мама, как ты можешь, Малыш играл здесь… Не надо, можно же уменьшить, когда-нибудь у меня снова будет дом!
– К тому времени, Сента, твой сын будет уже слишком большой для всего этого. Evanesco. Ты с ума сошла, не хватало еще появиться перед этими людьми заплаканной. Надо иметь достоинство, Сента.
Она стояла у окна в кухне с Малышом на руках, глядя в сад. Все остававшиеся в доме вещи уже были отправлены к маме через камин. На столе в кухне стояла шкатулка, и лежали двести галлеонов.
– Мерлин, еще одна сумка! – Мама бросила в камин щепотку порошка, но пламя не изменило цвет: камин перестал работать. Часы на руке Инносенты (последний рождественский подарок Транквилла) прозвенели двенадцать. Одновременно у калитки появилась группа людей, а из сада Элинор Тэльби выскочила целая толпа.
– Редж! Мэри! С приездом, как мы вас ждали! Мэйзи, Элли, Фредди, дайте на вас посмотреть!
– Да вы им в дом войти дайте! Мэри, вас всех ждет на ланч Долли, а обедаете вы сегодня у меня. Нет-нет, никаких гостей, вечеринку потом устроим, просто чтобы тебе не возиться. Простите, сэр, вы из Министерства?
– Да, мадам. Разрешите…
Внушительного вида мужчина положил левую руку на калитку и, подняв палочку, произнес:
– Именем Министерства Магии: этот дом возвращен в собственность Реджинальда Каттермоула, согласно британским законам.
Инносента почувствовала, как исчезают все защитные заклинания, наложенные ею и Транквиллом. Калитка распахнулась, дети понеслись к дому. Взрослые последовали за ними ненамного медленнее.
Мама, как всегда все предусмотревшая, заранее закрыла дверь в гостиную и широко открыла дверь в кухню – туда и вошли трое взрослых; дети, судя по топоту, побежали наверх. Инносента повернулась к вошедшим. «Надо иметь достоинство». Что ж, она научилась кое-чему у Матильды.
– Мистер Каттермоул, миссис Каттермоул, мы выезжаем. Вот деньги за вашу обстановку. И вот ваша шкатулка с драгоценностями, пожалуйста, проверьте, все ли на месте.
– Здесь двести галлеонов, – сказал чиновник, взмахнув палочкой. – Я приготовлю расписку.
– Деньги за нашу обстановку, – пробормотал Каттермоул; его жена бросилась в гостиную, откуда раздался ее крик. Одновременно сверху начали доноситься визги детей.
– Редж, там пусто. В нашем доме пусто.
Каттермоул и чиновник перешли в гостиную, Инносенте пришлось последовать за ними.
– Пусто. – Каттермоул прислонился к стене.
Инносента едва не закричала: «Вы выгнали нас из дому, чего еще вам надо!» – присутствие чиновника удержало ее.
– Редж, – чиновник вертел палочкой, подняв ее к потолку, – в верхних комнатах то же самое. Я составлю акт.
– Мебель... можно купить. Но фотографии, письма?.. Семейная Библия Мэри?.. Сударыня, вы сохранили хоть что-нибудь?
– Разумеется, нет, мистер Каттермоул (мама говорила: ни в коем случае не оправдываться).
– Мы вернулись на пепелище. – Женщина опустилась на пол.
У Инносенты начиналась сильная головная боль. Сверху доносились крики о мишках, куклах и еще каких-то пустяках. Она крепче прижала к себе Малыша.
– Скажите, мою семейную Библию вы продали? Адрес магазина помните?
– Миссис Каттермоул, не могла же я идти в магглский магазин. Все магглские книги мы уничтожили.
– Боже мой… Вся история моей семьи…
– Мама, мои «Хроники Нарнии»! – В комнату ворвалась старшая из девочек. – Их тоже уничтожили?
– Мэйзи, – женщина поднялась с пола. – Книгу уничтожить нельзя. Помнишь, мы придумывали с тобой, как Лев вернулся из-за моря и принес меч храброму юноше, и он убил змею? Все сбылось. Мы дома, это главное. А «Хроники Нарнии» мы тебе купим, первым делом.
– Миссис Каттермоул, в Министерстве установлены думоотводы специально для таких случаев. В Отделе Тайн разрабатывается метод фотографирования воспоминаний. Может быть, что-то вам удастся восстановить. Редж, я составил акт, ты можешь подать иск. Уничтожение семейных реликвий считается нанесением серьезного ущерба.
Инносента хотела закричать, что у них было безвыходное положение, что они не могли ожидать возвращения хозяев, – мама вовремя остановила ее, положив руку на плечо.
– Как я могу, – медленно проговорил Каттермоул, обменявшись взглядом с женой. – Она одна с ребенком… Мы… мы восстановим нашу жизнь. – Он обернулся к Инносенте. – Уходите.
Чиновник произвел какие-то манипуляции с камином. Несколько секунд спустя Инносента навсегда покинула свой дом.
-
-
16.07.2010 в 05:32Транквилл все-таки сумел остановиться на самом краю - вот этого я как раз ждала, когда страх перестанет его калечить.
"Диагон-аллея" после Победы, где нет никакого ликования - здорово.
И виньетка с Нарциссой Малфой исключительно удачна: и то, что она привычно откупается деньгами (не ходить же в Мунго ухаживать за ранеными!), интервью "Квибблеру" вместо "Пророка" - опять-таки привычные игры, и при этом - постаревшее лицо. И то, как все это подано через точку зрения Инносенты, которая видит только, что "другие выкручиваются" и сшитую на заказ мантию.
-
-
16.07.2010 в 06:53-
-
16.07.2010 в 10:29-
-
16.07.2010 в 18:10Попробую членораздельно
Я понимаю, что Сенту сажать не за что. Но так хочется!
Транквил молодец, я говорила, что мозги у него еще остались! читать дальше
По-хорошему, Транквилла надо не в Азкабан сажать, а отправить на общественно-полезные работы, только к жене не подпускать, чтобы она ему мозги не запудрила снова.
Приносите ребенка в ‘Очаг’, все так делают. У нас комната специальная есть, со всеми нужными заклинаниями
Интересно, а почему про эту комнату ей только сейчас сказали? И предложения посмотреть за ребенком, пока она на работе? Тинвортские дамы такие добрые стали внезапно? Или это такой своеобразный метод вправления мозгов?
Хочу почитать интервью Нарциссы "Квибблеру"
Читала слова Матильды о Нарциссе и представляла себе, что она могла наговорить про Бетти. Бетти бы она точно не понравилась
– Если у вас нет родных, помимо миссис Робинсон, мы позаботимся о вашем сыне.
Это они так издеваются? Можно же догадаться, как Эмили теперь относится к Сенте.
Мама Сенты шедевральна! Второй раз уже спрашивает, можно ли ей общаться с Эрминой Эджкомб. И доченьку воспитала в том же духе... Мне жалко Малыша...
Кстати, а почему его никогда не называют по имени? Это специально? Я так понимаю, что ребенок интересен Инносенте не как личность, а как ее социальная роль, как статус. Поэтому она его и по имени не называет.
Мне указали на мисс Эджкомб в министерском кафе – она угощала подруг шоколадками, которые ей прислали из Австралии, «ни за что не угадаете, кто».
Гермиона? А разве она надолго застряла в Австралии? Я думала, что она забрала родителей и вернулась. Меня вот эта фраза смутила: Какая-то женщина, находившаяся последнее время за границей. Сейчас она вернулась.
Представляю себе Гермиону рядом с Сентой...
Что касается членов Комиссии, то использовать воспоминания людей для свидетельства против них самих запрещено.
Вот тут мне не очень понятно. А почему нельзя использовать воспоминания одних членов комиссии против других?
И еще мне не очень понятно с банком. Чуть ли не сразу после 7 книги я задалась вопросом - почему не конфисковали имущество Лестрейнджей вместе с хокруксом? Мне ответили, что Гринготс отдельно, министерство отдельно. Но вот не помню, есть в каноне точные указания на этот счет.
Если его чего вспомню, добавлю.
-
-
16.07.2010 в 19:35-
-
17.07.2010 в 01:15Спасибо! Как всегда, все удивительно в точку.
Диана Шипилова
читать дальше
Ассиди
А Вам палец в рот не клади!
Интересно, а почему про эту комнату ей только сейчас сказали? И предложения посмотреть за ребенком, пока она на работе?
Во-первых, раньше она не собиралась работать. И о проблемах с оставлением Малыша прилюдно не говорила. Во-вторых, я попыталась дать понять, что тинвортские дамы готовы помочь ее ребенку, как всякому, оставшемуся без отца. Этот мотив еще будет развиваться.
Это они так издеваются? Можно же догадаться, как Эмили теперь относится к Сенте.
Ну не без этого...
Я так понимаю, что ребенок интересен Инносенте не как личность, а как ее социальная роль, как статус
Некое зерно истины в этом есть, но картинка сложнее. Я подумаю хорошенько, как это сформулировать.
Относительно Гермионы: сейчас еще май. Мы не знаем, когда именно она выехала в Австралию, сколько времени искала родителей, вернулись ли они сразу. Признаюсь, для меня важнее всего был факт, что Гермиона посылает Мариетте шоколад (снилось ли им...). Гермионы вживе не будет, а если представить ее рядом с Сентой... они бы просто друг друга не поняли.
А почему нельзя использовать воспоминания одних членов комиссии против других?
Потому что воспоминание все равно становится свидетельством и против его хозяина.
А вот с банком я иду, можно сказать, по лезвию. Да, Гринготтс - независимое учреждение, хотя в последний год его независимость была нарушена. Я предположила, что гоблины - в исключительной ситуации - оказали некую любезность Министерству (в обмен на что-то другое), хотя и не особо охотно.
Heldis
Спасибо!
-
-
17.07.2010 в 11:37читать дальше
Гермиона посылает Мариетте шоколад
Это прекрасный момент.
-
-
17.07.2010 в 12:48А Вам палец в рот не клади!
Ну так, я так долго ждала новой главы! И хочется вцепиться в автора и не отпускать, потому что очень люблю Ваш фик!
Во-вторых, я попыталась дать понять, что тинвортские дамы готовы помочь ее ребенку, как всякому, оставшемуся без отца.
И этим тинвортские дамы вдвойне прекрасны!
-
-
18.07.2010 в 00:25Ассиди
-
-
18.07.2010 в 20:46Мне нравится, сколько тут вкусных деталек. И хочется бы что-то побольше, поподробней - про тинворских дам, про процессы над министерскими... чтобы не одним глазком, а там оказаться и посмотреть как в думоотводе
-
-
26.07.2010 в 01:59Вбоквелл, говорите? Хм...
-
-
26.07.2010 в 06:08*замерла в ожидании*
-
-
02.09.2010 в 08:49А на АБ этот фик лежит? (я туда давно не ходила, могла не заметить, если уехал с первой страницы)
-
-
02.09.2010 в 17:11На АБ не лежит, за что я автора уже успела поругать!
-
-
12.10.2010 в 02:52Ой, я прошлую главу пропустила, так что теперь зачиталась
По-моему Транквиллу хорошо в тюрьме. Уж на что я не люблю, когда мужчины от ответственности за семью отворачиваются, но ему точно надо было побыть отдельно от супруги и тёщи. Слишком долго он заботился о материальном благополучии семьи, подзабыв, что это ещё не всё.
К тому же, ИМХО для него этот процесс — вариант искупления.
Там, конечно, много, хм, фантазируют, зато не врут.
Прекрасная характеристика
Люстрация. Чёрт, как это до сих пор живо знакомо...
На колдографии немолодая женщина в элегантном магглском костюме (явно сшит на заказ, лицо женщины вроде знакомо) протягивала руку для поцелуя тому, с серьгой (серьги на этот раз не было). Нетрудно было разглядеть мелькнувшее на его лице выражение торжества, когда он преклонял колено.
Вынесло! Я хочу видеть эту сцену
Шоколадки Мариэтте от Гермионы тоже порадовали. Мариэтта — это ещё один неоднозначный персонаж Роулинг, с одной стороны жаль, что её линия в каноне не получила завершения, с другой — простор для фантазии...
Вашему мужу устроили очную ставку с мистером Олливандером. Она длилась не более минуты: мистер Темпорис потерял сознание. Взгляд мистера Олливандера может оказывать… совершенно особенное воздействие.
Да-да, и мистер Олливандер тоже остался загадкой
Очень удобно – да и приятно – оказалось позволить маме руководить своей жизнью. Инносента только теперь поняла, как она устала руководить жизнью Транквилла и принимать решения за всю семью.
Вот это потрясающе. Человек искренне считает, что до сих пор она всё решала сама.
Сверху доносились крики о мишках, куклах и еще каких-то пустяках.
И это. После страданий о детской для Малыша и уничтоженных игрушках.
А ещё семейная Библия аукнулась
Спасибо вам огромное за продолжение!
-
-
12.10.2010 в 18:53Ассидь дорвался до продолжения
Даже не знаю, чего бы такого написать, так долго ждала и хочется побольше-побольше!
Я ведь все гадала, как Кеттермоулы отнесутся к тому, что их имущество продано и уничтожено. Даже думала, что Инносента слиняет и их не дождется.
Такое впечатление, что она так и не сказала Транквиллу, что собиралась, а если что и сказала, то он не расслышал. Он сам ведь готовился, видимо, что говорить. Но почему он сначала отказывался от свидания, а потом согласился? Чтобы напомнить жене о деньгах для Кеттермоулов? Вряд ли он был уверен, что жена поймет его рассказы о воспоминаниях, которые ему показывали. Гермиона, угощавшая Транквилла шоколадкой - это здорово!
-
-
12.10.2010 в 20:41-
-
13.10.2010 в 03:36Как я понимаю, в "Т&T" определяли степени родства, чтобы рассчитать ширину траурных лент? Очень симпатичная деталь, как и то, что они, как подразумевается, обслуживают только чистокровных. Только непонятно, зачем при родстве с Малфоями вообще носить траур - там все живехоньки, вроде как
-
-
13.10.2010 в 15:53Спасибо за совершенно замечательные наблюдения! Вы обратили внимание именно на то, что было для меня важно. Хотели бы посмотреть, как Е. вводит Кингсли в должность? Я тоже. И - ура! - мы с Вами пришли к согласию насчет значения семейной Библии.
Ассиди
«Такое впечатление, что она так и не сказала Транквиллу, что собиралась, а если что и сказала, то он не расслышал.»
Ну, скажем, он не дал ей возможности.
«Но почему он сначала отказывался от свидания, а потом согласился?»
Причину, по которой Транквилл согласился на свидание, узнаете в следующей главе. Скоро.
Диана Шипилова
Вам спасибо!
ivanna343
Спасибо! Как всегда, в точку.
«Только непонятно, зачем при родстве с Малфоями вообще носить траур »
Мальфои в трауре по Беллатрикс. Свойство достаточно близкое, чтобы затронуть их родственников.
-
-
13.10.2010 в 16:32Как же я рада за Транквилла! Все-таки вырулил он из этого болота. А упоминание о Гермионе прям согрело.
И да, как чудовищно, что она даже не поняла разочарование и боль людей, ну подумаешь, купят себе новую мебель.
Каттермоулы просто замечательные, и думаю, что тинтвортские дамы обязательно помогут и даже Хроники Нарнии подарят девочке.
Несколько секунд спустя Инносента навсегда покинула свой дом.
Вот в этой фразе наверное вся ее сущность и проявляется. Свой дом. И пусть весь мир проваился. И еще там, где она мечтает проснуться и увидеть, что Поттер по-прежнему "нежелательное лицо №1", траура нет... И значит Волдеморт живее всех живых. М-да-а-а
-
-
14.10.2010 в 11:04Я все в большем восторге от Инносенты. От того, как вы ее пишете. Эта радость от возможности снова переложить отвественность на кого-то другого. Конечно, хорошо - ведь если продолжать думать самой, так можно и почувствовать что-то, или наткнуться нежданно на мысль, которая испортит все. А так - можно и дальше оберегать себя от душевной работы, задернуть шторки и объявить "Это вы виноваты!".
Поход в "Т&T" - потрясающая деталь.
Вообще, у Инносенты, благодаря доброму автору, столько шансов на переосмысление и рост. И именно ее абсолютная неспособность к этому так и злит. Все ждешь - ну, давай же, думай, чувствуй. Докажи мне ценность высших ценностей. А фиг.
Извините за сумбурные рассуждения)
За Вашей историей слежу с постоянным интересом.
-
-
15.10.2010 в 00:49Спасибо! В том числе за удивительно точное М-да-а-а!
Heldis
Все ждешь - ну, давай же, думай, чувствуй. Докажи мне ценность высших ценностей. А фиг.
Ничего не сумбурные!
-
-
20.10.2010 в 13:39Хоть Транквилл выбрался из этого болота, по крайней мере, у него и ум, и сердце и совесть хоть находились в состоянии анабиоза, но- проснулись. А Гермиона с шоколадкой- чудо.
-
-
27.10.2010 в 17:31Спасибо!