Продолжение от 11.10.10 (нажимайте на второе "читать дальше")
читать дальше
Глава девятая
На другой день была прекрасная погода, и были обычные утренние заботы и непременная игра с Малышом. И от вчерашней паники не осталось следа: она отступила перед необходимостью трезво обдумывать положение. Ведь один раз ее миру уже грозило крушение – но она справилась. Справится и теперь. В конце концов, она дома, с Малышом, их не тронут, это главное. И с Транквиллом все обойдется, должно обойтись. Его арестовали просто по недоразумению, об Учебнике довольно много писали в «Пророке», вот его фамилия и оказалась на виду. А может быть, его оговорили (Инносента поморщилась, вспоминая отвратительную сцену с Матильдой) – значит, он должен суметь защититься. Он же ничего не сделал, он никак не был связан с этой Комиссией. И он не хотел ничего плохого. Он работал ради семьи, а не ради Сами-Знаете-Кого.
Все будет хорошо. Денег пока должно быть достаточно. Разумеется, нужно будет немного экономить (Инносента вновь поморщилась, вспоминая визиты в T&T): группу по созданию ограниченных волшебных палочек теперь формировать не будут, и вряд ли Транквилл сможет рассчитывать на скорое повышение. И прислуги у нее теперь не будет, ну да ладно, обходилась же. Так что главное – ни в коем случае не поддаваться панике, спокойно дождаться адвоката, а там видно будет, какие меры принять, чтобы все недоразумения разъяснились. А сейчас она пойдет в «Очаг» за покупками – как обычно.
Вновь обретенное спокойствие несколько омрачила неожиданная встреча с несущимися по улице детьми: впереди малышка Джуди с мальчиком, в котором Инносента узнала Майка, а за ними неприятный брат Джуди – и Беки. Все четверо посторонились, уступая дорогу. Пока Инносента лихорадочно думала, что ей сказать племянникам, Беки произнесла вежливым тоном: «Здравствуйте, мэм» и тут же отвернулась; ее спутник, не здороваясь, подтолкнул вперед младших. Майк оглянулся на Инносенту, и ей показалось, что в его взгляде было удивление. И, конечно, кто-то из взрослых смотрел в это время в окно. Неприятно. Наверняка вся деревня уже знает, кто такие Майк и Беки. Разве эти кошки захотят понять, что у нее, Инносенты, просто не было другого выхода? Что если сейчас, когда Транквилл арестован, и когда так легко подумать, что она принадлежит к побежденной стороне, они полностью дадут волю своей злобе?
Но в Очаге Инносента обнаружила – к своему удивлению, что недоброжелательность жительниц Тинворта не усилилась. Все было как обычно. Наверняка они понимают, что Транквилл скоро будет дома – и в Министерстве.
– Сента! Сента, ты дома?
– Мама?
– Я знаю все новости. Мой вчерашний совет… не годится, ты понимаешь, я была слишком напугана. Надеюсь, ты еще не подала на развод? Правильно, сейчас не надо. Потом, попозже.
– Но, мама, я не собираюсь разводиться.
– Мы об этом потом поговорим.
– Но, мама, с какой стати? Транквилла скоро выпустят…
– Дорогая, не будь наивной. Ты читала сегодняшний «Пророк»?
– Читала, Транквилла там не упоминают.
– Неважно. Перечти статью “Pestis xenophobica”, [1] и ты поймешь, что Транквиллу не вывернуться, – разве что у него есть очень хорошие связи. Твоя подруга не поможет? Конечно, у нее наверняка свои проблемы, но…
– Не поможет.
– Жаль. Смотри на вещи трезво, Сента, и веди себя разумно.
– Мама, когда ты вернешься?
– Ты же знаешь, у меня осталось еще три недели. Разумеется, если тебе будет по-настоящему нужна моя помощь, я вернусь раньше. Это будет не очень удобно, у меня все оплачено вперед…
Инносента хотела сказать, что на днях ей нужно будет идти в банк, это займет время, но связь уже прервалась.
Проблема с походом в банк решилась неожиданно просто: «Приносите ребенка в ‘Очаг’, все так делают. У нас комната специальная есть, со всеми нужными заклинаниями. Мы туда будем наведываться время от времени, накормим, если вы задержитесь. Плата? Нет, только если за еду. Эстер, помните, вы у нас оставляли Эдуарда, – ему годик был – когда ваша мама болела?»
– Да, ему тут очень понравилось. Джуди, не отставай от Эда ни на шаг. Эд, не выпускай руку Джуди. И, чуть не забыла, даже не заикайся про Тауэр.
– Мам, ну что я, глупый, что ли? – Мальчик быстро поцеловал мать, взял за руку Джуди, бросил в камин щепотку порошка и четко произнес лондонский адрес – адрес Эмили.
– В гости к вашим друзьям?
– Да, Эмили говорит, что прогулка по Лондону с детьми – это именно то, что им с мужем сейчас нужно. Нам с Джереми здорово повезло, мы так давно не проводили время вдвоем.
– Я не уверена, что тут следует говорить о везении. Так приносите ребенка, миссис Темпорис.
Инносента, разумеется, не задумывалась над тем, какой окажется Диагон-аллея после… после всего этого. Но едва она прошла несколько шагов, как почувствовала, что – бессознательно – ожидала чего-то другого… какой-то праздничной атмосферы, что ли. А было множество закрытых магазинов (правда те самые, на которые она прежде не могла смотреть без ужаса); лишь на нескольких объявления вроде «РЕМОНТ. СКОРО ОТКРОЕМСЯ», чаще встречалось «ЗАКРЫТО ДО ПОЯВЛЕНИЯ ЗАКОННОГО ВЛАДЕЛЬЦА» или, хуже того, «до появления наследников законного владельца». Лавка Олливандера, правда, уже открылась, а в кафе Фортескью суетилось несколько человек, наводя порядок («НАЗВАНИЕ НЕ ИЗМЕНИТСЯ. НИКОГДА»). И все же Диагон-аллея выглядела мрачнее обыкновенного – или потому, что тройное W погасло, и некогда яркие витрины были затянуты черным?
Фотографий было едва ли не больше, чем раньше. Лицо Нежела… Поттера, во всяком случае, встречалось не реже. «РАЗЫСКИВАЛИСЬ» сравнительно немногие – лица у них были жуткие, но имена те, что Матильда произносила с уважением (Инносента поймала себя на том, что, несмотря на обиду, чувствует некоторую ностальгию по прежней дружбе). На большинстве фотографий значилось: «ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ». И там были лица детей. А что, если бы… Глупости, разве не писали в «Пророке», что хозяин «Кабаньей головы» оказал неоценимые услуги в ночь битвы? Ничего бы с Майком и Беки не случилось. И нечего было Эстер так на нее смотреть.
Многолюдно было, как в далекие, уже полузабытые времена. Лица стали живее. Но чуть ли не половина прохожих носила знаки траура. Брр… Хорошо хоть нищие исчезли – как не бывало. Люди в трауре и закрытые магазины – неужели ради этого ее жизнь поставлена на грань катастрофы?
Здание Гринготтса явно пострадало и было еще не до конца отремонтировано (странно, разве тут шли бои? Хотя вроде что-то в «Пророке» писали). Охранники-люди исчезли, но гоблинская охрана была внушительная. Палочку проверили и перепроверили, какие-то заклинания нелюдские…
Внутри следы разрушения видны были еще отчетливее. И была очередь – точнее, несколько очередей. Инносента, в последний раз бывшая в Гринготтсе давным-давно с мамой, внимательно прочитала таблички на стойках: «ПРИЕМ ПОЖЕРТВОВАНИЙ» (одна женщина), «ВЫДАЧА КОМПЕНСАЦИЙ» (довольно много народу, непонятно, но ей явно не туда), «СНЯТИЕ ДЕНЕГ СО СЧЕТА» (разумеется, желающих больше всего).
– Никак они парами посетителей провожают!
– Ну да, поэтому очередь так ползет. Взлом, как никак…
– А что, взлом действительно был?
– Да я своими глазами дракона видел! Вся Диагон-аллея видела.
– Ну, времена… Чего только не увидишь!
– Интересно, долго они будут темнить с новым председателем Визенгамота? Какие-то намеки на «правильные традиции»…
– Я видел рисунок во вчерашнем «Квибблере»…
– Ты читаешь «Квибблер»???
– Пристрастился. Там, конечно, много, хм, фантазируют, зато не врут. К тому же, они теперь аккредитованы при Министерстве. Так вот, рисунок с заголовком вроде «Ждем важную новость».
– И?
– Женская голова в шлеме, с завязанными глазами. Если это то, что я думаю…
– Пять тысяч галлеонов в фонд помощи потерявшим имущество, три тысячи на восстановление Хогвартса, две тысячи больнице св. Мунго, итого десять тысяч галлеонов – распишитесь, миссис Мальфой.
Вся очередь как по команде повернулась в сторону светловолосой женщины в глубоком трауре (T&T, отдел индивидуального заказа). Матильда говорила, о ней, бывало, с восхищением почти благоговейным. «Истинный образец утонченности. Королева. В каждом шаге, в каждом движении, в каждом взгляде осознание, насколько она выше простых смертных. У нее взрослый сын – а выглядит она едва на тридцать. Если ваш муж будет действовать правильно, может быть, когда-нибудь вы увидите ее издали на большом министерском приеме».
– Вы что-то говорили еще насчет компенсационных выплат?
– Да, будьте любезны, две тысячи мистеру Оливандеру, на личный счет, и одну тысячу мистеру Ксенофилиусу Лавгуду, для мисс Луны Лавгуд.
– Распишитесь.
– Опять выкрутились, надо же.
– Абсолютно непотопляемая семейка.
Ну почему другие выкручиваются, а Транквилл до сих пор в тюрьме?
Нарцисса Мальфой повернулась, и Инносента увидела женщину сорока с лишним лет, с преждевременными морщинами на выхоленном лице, которое казалось лишенным всяческого выражения. Она двинулась к выходу, держась очень прямо, как будто не замечая направленных на нее взглядов.
– Миссис Мальфой! – Молодой человек с блокнотом наизготовку появился ниоткуда.
– Без комментариев.
– Но вы ответили на вопросы «Квибблера»!
– Читайте «Квибблер». Дорогу.
– Бедный «Пророк».
– Да, не повезло… А ведь она, говорят, жизнью рисковала?
– Кто говорит?
– Поттер.
– Ваш счет заморожен – за вычетом пятисот галлеонов.
– Что? С какой стати?
– Нас не касается. – Гоблин позвонил в колокольчик. – Мы – временно – выполняем просьбу Министерства. Это дело волшебников. Наверное, вам грозит конфискация. – Это было сказано с явным удовольствием. – Вот с ним объясняйтесь.
К стойке быстро прошел человек в черном (перекрашено – хотя профессионально), с чудовищно изуродованным лицом, и отвел обладателя замороженного счета в сторону. Инносента собралась было отвернуться (смотреть на сотрудника банка было жутко), когда заметила на его руке обручальное кольцо. Мерлин… Каково женщине, вышедшей наверняка замуж за человека с нормальной наружностью, оставаться… с таким? Есть же что-то в законах на такой случай насчет развода и выплат…
Обладатель замороженного счета взволнованно шептал, сотрудник отвечал ему вполголоса: «До окончания следствия… это дело Визенгамота, Гринготтс ничего не решает… Нет, сэр, наедине разговаривать не о чем, – эти слова прозвучали громче. – Мистер Грумфах, обслужите джентльмена».
– Идиот, нашел, кому взятку предлагать.
– Забавно смотреть, как эта публика сейчас пытается подлизываться к Уизли.
Уизли, Уизли, эта фамилия последнее время часто встречалась в «Пророке», ей нужно внимательнее читать газету, она отвыкла… Ее очередь.
– Ваш счет заморожен – за вычетом одной тысячи галлеонов.
Инносента прекрасно знала, что тысячи галлеонов на их счете не наберется, но от этих слов у нее мороз пошел по коже. Эта короткая фраза в один миг разрушила так трудно родившуюся, такую хрупкую уверенность в том, что все будет хорошо. Она с трудом подавила искушение взять все деньги, какие были в сейфе.
Дома Инносента принялась лихорадочно просматривать газеты. Умение сопоставлять и анализировать факты, за которое ее хвалил когда-то Флитвик, казалось, изменило ей (может быть, из-за длительного отсутствия тренировки). Общая картина того, что происходит там, за пределами ее дома, того, что теперь касается ее и ее семьи, не складывалась. Наконец ей удалось отыскать заметку о назначении Артура Уизли исполняющим обязанности первого заместителя Министра. В длинном списке его обязанностей был общий надзор за судебными делами «министерских коллаборационистов».
В ту ночь ей приснился кошмарный сон – тот сотрудник банка с изуродованным лицом. «Ваша жизнь заморожена, – говорил он, – за вычетом одной тысячи галлеонов». Проснувшись в ужасе, между глотками воды, она вспомнила некоторые разговоры тинвортских кумушек и внезапно поняла, на ком он женат.
***
Сова прилетела, когда Инносента накрывала стол к чаю – в ожидание объявившегося наконец адвоката.
Уважаемая миссис Темпорис!
Настоящим сообщаем, что законный владелец занимаемого Вами в настоящее время дома по адресу № 19, Ясеневая аллея, Тинворт, мистер Реджинальд Каттермоул, находившийся вместе со своей семьей в эмиграции, намерен вернуться в Англию. Будучи информирован о том, что в принадлежащем ему доме в настоящее время проживает женщина с маленьким ребенком, мистер Каттермоул любезно согласился отсрочить свое возвращение на две недели. Вам надлежит освободить занимаемый Вами дом к полудню 21 мая сего года.
С наилучшими пожеланиями,
Председатель Комиссии по реституции
при Отделе обеспечения магического правопорядка
Кристофер Крекенторп
Кажется, она потеряла сознание. Или нет? Во всяком случае, настойчивого стука в дверь она не услышала; адвокату пришлось войти в открытое – к счастью – окно.
– Миссис Темпорис – Туллиус Коллинз, как я имел честь рекомендоваться в письме. Я виделся вчера с вашим мужем...
– Мистер Коллинз, нас выгоняют из дому. Транквилла еще не судили, а в наш дом уже вселяют каких-то эмигрантов. В «Пророке» только и пишут о восстановлении правосудия, что за лицемерие! Помогите.
Адвокат внимательно прочел письмо.
– Каттермоул, Каттермоул, – он снял очки, тщательно протер и надел их снова. – Где я слышал эту фамилию? Если я правильно понимаю, миссис Темпорис, дом принадлежал еще семье вашего мужа? Или вашей?
– Дом купил мой муж, но какое это имеет значение? Он наш.
– Когда мистер Темпорис купил его?
– Какая разница? В сентябре.
– В сентябре девяносто седьмого года? Боюсь, сударыня, многие заключенные тогда сделки сейчас подвергаются сомнению. Вы купили дом у прежних владельцев?
– Я ничего не знаю о прежних владельцах. Нам говорили, что они не вернутся.
Как из забытого кошмара, перед глазами Инносенты явилось старушечье лицо и послышалось бормотание: «Разумеется, они вернутся. Мальчика-то так и не поймали...»
– Позвольте взглянуть на купчую, сударыня.
– Accio документы.
– Благодарю. Подпись Яксли. – Адвокат вновь протер очки. – Боюсь, что дело плохо, сударыня. Необходимо выяснить фамилию прежних владельцев дома. Я наведу справки – хотя это займет время.
– О Мерлин...
– Можно и не терять времени. Я видел людей в соседнем саду. Они наверняка знают.
Инносента хотела крикнуть: «Нет!», но он уже шагнул к окну. А впрочем, пусть. Все лучше, чем отсрочка. Не ей же спрашивать.
– Добрый вечер, дамы. Вы не могли бы сказать, кто жил в этом доме до сентября?
– Каттермоулы!
– Каттермоулы, Реджинальд и Мэри. Дом построил прадедушка Реджинальда.
–Мэри потащили в сентябре на эту … Комиссию. Кровь у нее, дескать, в жилах не такая, поэтому она украла свою волшебную палочку.
– Но она спаслась. Мы потом слышали по радио, что в тот день многие спаслись. Они с Реджинальдом примчались домой за детьми и бежали за границу.
– Вчера я получила от Мэри письмо, они возвращаются двадцать первого. Так и передайте этой особе, которая сидит в их гостиной.
– А двадцать второго выписывают Элинор Тальби. Так и передайте.
– Я очень рад это слышать. Благодарю вас, дамы.
– Сожалею об этой сцене, миссис Темпорис, я не предполагал… но сейчас не до этого. Разумеется, я наведу все необходимые справки, однако, если дело обстоит так, как говорили эти дамы, то, простите, я вынужден говорить прямо, дом не отнимают у вас, а только возвращают законным владельцам. К делу вашего мужа это не имеет ни малейшего отношения. Мой долг…
– Но Транквилл купил этот дом!
– У кого, миссис Темпорис? Вы должны понять, что эта сделка не имеет ни малейшей законной силы. Ваш муж купил краденое имущество, и по английским законам…
– Благодарю вас, мистер Коллинз, – Инносенту трясло, – по этому вопросу я обращусь к другому адвокату.
– Ваше право, сударыня. Должен вас предупредить: даром потратите время и деньги. Даже мой великий тезка не стал бы браться за ваше дело. – Коллинз в очередной раз принялся протирать очки. – Видите ли, для того, чтобы доказать, что вы владеете этим домом по закону, нужно доказать, что он по закону был отнят у Каттермоулов. Это невозможно. А для мистера Темпориса самая попытка может стать опасной – учитывая то, что вменяется ему в вину. – Он сделал паузу, пристально глядя на Инносенту; очки так и остались у него в руке. Инносента в ужасе молчала. – Мой долг, как я и собирался сказать вам, – позаботиться, чтобы вы получили обратно свои деньги. Но заняться этим можно будет только после того, как дело мистера Темпориса решится.
– Почему?
Адвокат надел очки и принялся разглядывать купчую.
– Пятьсот галлеонов, сударыня. Я кое-что понимаю в недвижимости и могу сказать, что минимальная цена этого дома – тысяча галлеонов. Боюсь, такая значительная скидка может быть воспринята как… дополнительная плата за доклад вашего мужа. Это было бы… крайне нежелательно. Сессия Визенгамота начнется в первых числах июля. Проволочек с судебными процессами я не ожидаю. Если вы позволите дать вам совет…
– А нельзя договориться с Каттермоулами об отсрочке? Всего на месяц? – Кажется, Коллинз воздохнул. – Когда Транквилл вернется в Министерство, он наверняка сможет найти какой-то выход… Мы сможем выкупить у них дом…
– Одну вещь вы должны понять, миссис Темпорис. Если вашего мужа и оправдают, – как его адвокат я обязан на это надеяться и все для этого сделаю – в Министерство он не вернется. По крайней мере, в ближайшие несколько лет.
– Но если поймут, что он невиновен…
– Миссис Темпорис. Имеется документальное свидетельство того, что шестого сентября прошлого года ваш муж сделал официальное заявление Отделу обеспечения магического правопорядка. Согласно этому заявлению ваша соседка, миссис Элинор Тальби, вела в вашем доме антиправительственные разговоры. Ее арестовали.
– Мне очень жаль… но разве это преступление – делать заявления Министерству?
– Нет. Это неподсудно. Но людей, которые делали подобные заявления, мистер Шеклболт не намерен держать на государственных должностях. Вы читали, я полагаю, о программе Lustratio delatorum? [2] Исходите во всех ваших планах и расчетах из того, что, при благоприятном исходе, вашему мужу придется искать новую работу. – Коллинз поднялся, собирая бумаги. – Сожалею, сударыня, но у меня назначена встреча, я должен бежать. Новостей от мистера Темпориса пока нет, он здоров, просил вас не добиваться свидания. Я напишу вам.
***
«Эксклюзивно для магической прессы». На колдографии немолодая женщина в элегантном магглском костюме (явно сшит на заказ, лицо женщины вроде знакомо) протягивала руку для поцелуя тому, с серьгой (серьги на этот раз не было). Нетрудно было разглядеть мелькнувшее на его лице выражение торжества, когда он преклонял колено. Инносента пробежала глазами статью: ее последняя, робкая, невысказанная даже самой себе надежда на то, что Министром станет кто-то другой, рухнула.
– Смотрите! «Ракушка» появилась!
«Ракушка» – Уизли…
Инносента «столкнулась» с Флер шагах в десяти от входа в «Очаг». Тщательный расчет и дезиллюминирующее заклятие должны были придать встрече вид абсолютной естественности. Флер выглядела усталой, и черное ей было не к лицу – хотя с такой внешностью разница невелика…
– Флер, как я рада тебя видеть! – Это должно было прозвучать совершенно искренне: Инносента действительно была рада.
– En verité? [3] – Флер не замедлила шагов.
Не до гордости.
– Флер, мы могли бы поговорить?
– Pourquoi pas? – с легким приглашающим кивком Флер вошла в «Очаг»; Инносента последовала за ней с надеждой на то, что о встрече они договорятся позже.
– Флер! С возвращением.
– Миссис Уизли. У меня как нарочно для вас говядина.
– Я... рада вернуться. Говядину возьму обязательно, но можно сначала чашку чая? Merci. Инносента, ты хотела поговорить?
– Нельзя ли... потом?
– Tête-à-tête? Сожалею, нельзя. В семье мужа сейчас строго: никаких разговоров tête-à-tête с посторонними. Vous comprenéz, mesdames? [4] – Женщины в «Очаге», разумеется, принялись выражать согласие: улыбка Флер явно показывала, что ни одна из них, кроме Инносенты, к посторонним не относится.
Делать нечего.
– Флер, мне нужно встретиться с мистером Уизли. Это вопрос жизни и смерти.
– Ah… Он проводит на работе по двенадцати часов в день – или больше – и еще никому не отказал в приеме. Запись, насколько я понимаю, в Атриуме. Очень удобно. – Флер слегка отвернулась от Инносенты, как будто считая разговор законченным, и обратилась к миссис Турпин. – Они все убивают себя работой, – каждый на свой лад – чтобы выжить. Я так не могу. Помощь в Мунго – это само собой, я и завтра пойду, но я должна вернуть Билла – моего мужа – к нормальной жизни. Теперь мы дома, мы справимся.
– Флер, так ты же меня понимаешь, ты должна меня понять! Нас с Малышом оставляют без крыши над головой…
– Если у вас нет родных, помимо миссис Робинсон, мы позаботимся о вашем сыне.
– Так что можете идти работать. И с переездом мы вам поможем, когда найдете жилье. Что-то я хотела спросить у вас, миссис Уизли. Простите – магазин… вашего деверя откроется? Людям сейчас так нужен смех.
– Откроется. Даже если хозяева смеяться не будут.
– Хозяева?
– Рон присоединился – младший из моих… братьев – так ведь можно сказать по-английски?
– Можно, Флер. Нужно.
– Как я рада вернуться. Merci. – Флер отодвинула чашку и поднялась из-за стола – Мерлин, сейчас она займется покупками, последний шанс!
– Флер, моему ребенку нужен дом, а не какое-то жилье. Нормальная детская, и он привык к комнате для игр…
– Обязательно скажи это мистеру Уизли, Инносента, его это тронет до слез. Чуть не забыла, mesdames, в «Норе» так радовались известиям от мистера Каттермоула – ну, насколько это сейчас возможно. Особенно Рон, он рассказал удивительную историю, правда, довольно путано… Да, именно этот кусок, пожалуйста.
– В этой истории случайно не было серебряного оленя и выдры? Мэри писала, что они ее спасли.
– Олень? Возможно, насчет выдры не уверена, надо будет спросить. Я вижу, у вас есть мой любимый сыр.
Инносента почувствовала, как в ней что-то сломалось: да, она была сдержанной и терпеливой, но всему есть предел.
– Что, приятно быть на стороне победителей? Приятно строить счастье на беде моего ребенка? Радуетесь?
– Мерлин, кто бы говорил…
– Вашим бедам тут никто не радуется. Осознайте, пожалуйста, что вы живете в чужом доме. И что пока вы ноете насчет двух детских для вашего сына, другие женщины хоронят своих сыновей.
– А кто виноват? Каттермоулы сами оставили свой дом! Если бы его жена вовремя уехала или не стала бы убегать от Комиссии, он мог бы остаться тут с детьми. И если бы родители твоего мужа, Флер, заботились как следует о своих детях, то дети не полезли бы ни в какую битву, и не пришлось бы никого хоронить.
Наступила тишина. Женщины переглядывались, поднимая брови и пожимая плечами. Затем раздался голос:
– Возьмете брюссельской капусты, миссис Уизли?
***
Узнав о потере дома, мама, разумеется, ускорила свой приезд. Инносенту она выслушала очень терпеливо, хотя и поджимая недовольно губы.
– Я очень разочарована в Транквилле. Как можно было до такой степени скомпрометировать себя! И друзей надо было выбирать с большим разбором – Ранкорн, надо же, никогда Транквиллу не прощу, что он ввел тебя в такое неподходящее общество. Да, я знаю, что ты скажешь, – когда-то я радовалась твоей дружбе с женой Ранкорна, но я же не могла знать, что это за люди. Я так понимаю, Транквилл не сохранил отношений с коллегами, которые сейчас имеют влияние?
– Как это было возможно, мама? И кто мог знать, что так обернется?
– Кто-то, очевидно, знал, иначе всего бы этого не произошло. А способ поддерживать контакты с… самыми разными людьми разумный человек всегда найдет. И рассчитывать на любой исход тоже не мешает. Кстати, напиши своему адвокату, пусть наведет справки об Эрмине Эджкомб. Я пока не решаюсь с ней общаться. Она на свободе, но кто знает… Мы не можем позволить себе ни малейшей неосторожности.
– Хорошо, мама, но Коллинз абсолютно бесполезен…
– Вздор, Сента! Он дал тебе прекрасный совет: не поднимать шума из-за дома. А ты не нашла ничего умнее, чем окончательно восстановить против себя весь Тинворт и…
– Какая мне разница, что болтают в Тинворте?
– А что Флер Уизли может наговорить заместителю Министра, тебе есть разница? Теперь ты не можешь к нему идти, – не то чтобы в этом и раньше был какой-то смысл.
– Что же мне делать? Дом…
– Про дом забудь, Сента. Вам придется пока что поселиться у меня. И оставь, пожалуйста, свои разговоры про комнату для игр, мне и так придется отказаться от комнаты для гостей. И послушай меня внимательно. Мы, разумеется, должны помочь Транквиллу, насколько это возможно, но твоя главная задача сейчас – вести себя так, чтобы вызывать сочувствие. Ты молодая женщина с ребенком, без квалификации, без друзей, муж арестован за деятельность, к которой ты ни малейшего отношения не имела. Ты жертва обстоятельств. Если Транквилла выпустят, в чем я сомневаюсь, ему такая твоя репутация не особо повредит. Если нет – она поможет тебе.
– В чем, мама?
– Для начала – найти приличную работу. Ты же не собираешься сидеть у меня на шее? А потом, разумеется, мужа. Надеюсь, ты понимаешь, что тебе и Малышу нужна нормальная семья?
***
– Относительно мадам Эджкомб, сударыня. – Адвокат принялся тщательно протирать очки. – Она никогда не превышала своих полномочий, ну, скажем, не превышала в такой степени, чтобы оказаться под следствием. Ей, однако, грозило увольнение с позором. Но, поскольку ее дочь попала в Азкабан за то, что предупредила несколько человек об аресте, мадам Эджкомб было позволено уйти по собственному желанию. Если вы принимаете в ней участие, вам будет приятно знать, что с наружностью мисс Эджкомб теперь все в порядке. Не считая следов пребывания в Азкабане, конечно, – но молодость возьмет свое. Мне указали на мисс Эджкомб в министерском кафе – она угощала подруг шоколадками, которые ей прислали из Австралии, «ни за что не угадаете, кто». Я упоминаю об этом потому, – прибавил Коллинз с некоторой поспешностью, так как Инносента сделала нетерпеливое движение, – что, если бывший узник Азкабана не съедает присланный шоколад весь и сразу, а еще и делится, то это добрый знак.
– Умеют же люди вести себя разумно, – пробормотала мама, бросив выразительный взгляд на Инносенту.
– А теперь, сударыни, перейдем к делу. – Адвокат надел очки. – Должен вам сказать, я серьезно обеспокоен. Мистер Темпорис с самого начала дал мне понять, что он будет прислушиваться к моим советам, но все решения относительно линии своего поведения будет принимать сам. Одним из его самостоятельных решений было не давать никаких показаний против других лиц.
– Что? Сента, неужели ты так ничему его и не научила?
– Я не понимаю вас, мистер Коллинз, вы должны были настоять… Уверена, он один такой.
– Среди сотрудников министерства – безусловно. Это известно всем моим коллегам, об этом говорят открыто и пишут в газетах: так называемые министерские коллаборационисты (простите, миссис Темпорис) упорно перекладывают ответственность за содеянное друг на друга. Вплоть до того, что члены Комиссии по регистрации магглорожденных заявляют, что в их действиях виновата Комиссия по регистрации магглорожденных. Вы могли заметить из прессы, это вызывает немалое отвращение. Вот, посмотрите, мне это сегодня дали на Диагон-аллее в порядке рекламной акции.
Адвокат вытащил из кармана жабу (Инносенте на секунду показалось, что она живая), и слегка нажал на нее. Жаба заквакала: «Лично я ни в чем не виновата. Меня так учили».
– Вы можете поверить мне, сударыни, отвращение общества разделяют и следователи. И не только потому, что их запутывают, а и потому, что они тоже люди, и им противно. На днях я слышал в коридоре, говорилось в полный голос, так что могу повторить: «Эти министерские крысы хуже Упивающихся. Те, по крайней мере, пытаются на покойников валить, а эти на соседей по кабинетам». Так что, понимаете, на подобном фоне поведение вашего мужа воспринимается как порядочное. И оно могло бы произвести весьма благоприятное впечатление на такого человека, как мистер Уизли. И, разумеется, на нового председателя Визенгамота. Нет, имени пока назвать не могу, на днях будет в газетах.
– Почему «могло бы», мистер Коллинз?
– Увы, миссис Пруденс, магические младенцы…
– Какие еще младенцы, о чем вы?
– Я потом объясню, мама. Мистер Коллинз, я понимаю, что это ужасно, но вы же читали письмо Снейпа? Оно было таким… пугающим. Транквилл даже думал об эмиграции…
– Было бы лучше, если бы он осуществил этот план, миссис Темпорис. Тогда ему инкриминировался бы только доклад. А теперь – все, чего он добился своим поведением, – это то, что его не считают чудовищем.
– Послушайте, он защищает себя или нет? Вы его защищаете?
– Поверьте мне, миссис Темпорис, я делаю все, что могу. Мне удалось уговорить вашего мужа заявить, что доклад он писал, искренне заблуждаясь, – и теперь понимает свое заблуждение. Естественно, ему было трудно пойти на это, какой же ученый признает, что верил «Протоколам Стоунхенджских мудрецов» – но после Первой войны многим удавалось избежать (или почти избежать) ответственности подобным образом. Увы… Вашему мужу устроили очную ставку с мистером Олливандером. Она длилась не более минуты: мистер Темпорис потерял сознание. Взгляд мистера Олливандера может оказывать… совершенно особенное воздействие.
– Сента, у твоего мужа нет характера. Мерлин, какой неудачный брак.
– Далее. Главная моя надежда была – держаться того, что мистер Темпорис совершенно не осознавал последствия своей деятельности – просто писал ради денег, что заказывали, ну, примерно, как мадам Скитер. В конце концов, у него действительно не было никаких контактов с Комиссией. Мистер Темпорис четко придерживался этой линии – пока ему не стали показывать протоколы заседаний Комиссии. Это довольно жуткое чтение. Тогда он начал колебаться. Миссис Темпорис, поймите меня, мой долг – защищать вашего мужа от давления со стороны следствия, от нечаянных ошибок, но мне нелегко защищать человека от его собственной совести.
– С ним должна поговорить я. Добейтесь для меня свидания, мистер Коллинз.
– Без согласия мистера Темпориса это невозможно, сударыня.
Наступила пауза. Инносента не решалась выговорить: «Он не хочет меня видеть?». Ответ был слишком очевиден.
– Миссис Темпорис, когда я говорил вам, что серьезно обеспокоен, то имел в виду новое развитие событий.
– Что еще?
– Учитывая воздействие на вашего мужа протоколов – вы можете представить себе, какое впечатление могут произвести воспоминания в думоотводе? – Коллинз помолчал, протирая очки. – До последнего времени этой опасности не существовало. Следствие располагает воспоминаниями жертв Комиссии – но я имел право настаивать и настоял на том, что эти воспоминания могут быть показаны моему клиенту только в присутствии и с участием их «хозяев». Разумеется, никто не собирался подвергать пострадавших столь травмирующему испытанию. Мистер Уизли и слышать об этом не пожелал.
– Чувства моего мужа, стало быть, щадить не надо?
– Боюсь, что так, сударыня. Что касается членов Комиссии, то использовать воспоминания людей для свидетельства против них самих запрещено. Этот закон довольно часто нарушался в прошлом, но мистер Шеклболт настаивает на нем категорически – даже применительно к простым протоколистам.
– Тогда в чем опасность?
– У одного из заседаний Комиссии был сторонний свидетель. Какая-то женщина, находившаяся последнее время за границей. Сейчас она вернулась. И самое худшее, миссис Темпорис, что заседание, которое она видела, имело место второго сентября. Среди допрашиваемых в тот день была миссис Каттермоул. Ваш муж знает, кому принадлежит этот дом.
– Мистер Коллинз, Транквилл не должен увидеть это воспоминание. Может быть, с этой женщиной можно договориться? Узнайте ее имя, умоляю вас!
– Я не понимаю, откуда мог взяться сторонний свидетель. Я читала, что все заседания Комиссии были закрытыми. Вы можете подвергнуть ее свидетельство сомнению.
– В тот день был массовый побег из зала суда. Очевидно, кому-то удалось туда проникнуть. Узнать я, конечно, попытаюсь, но предупреждаю, что оказывать давление на свидетеля…
– Вы только узнайте! Я слышала, миссис Каттермоул писала друзьям про серебряного оленя и выдру…
– Что? Миссис Темпорис, я полагаю, любой волшебник в Англии знает, у кого Патронус в виде оленя. А значит об имени леди с Патронусом – выдрой догадаться нетрудно. Вы с ней не договоритесь, и свидетельства ее оспорить не удастся. – Адвокат надел очки и встал. – Простите, сударыни, но я не берусь отвечать за дальнейшие действия мистера Темпориса.
– Но скажите ему, по крайней мере, что он должен думать о семье!
– Я говорил. Он ответил, что думал о ней слишком много.
[1] Pestis – чума (лат.)
[2] Lustratio delatorum – очищение от доносчиков (лат.)
[3] En verité? – в самом деле? (фр.)
[4] Vous comprenéz – вы понимаете (фр.)
Продолжение от 11.10
читать дальше
Глава десятая
– Сента, я тебя спрашиваю или нет: что-нибудь ценное в доме было?
– А? Шкатулка была, с украшениями, в шкафу стоит.
– Очень хорошо. Ее надо будет вернуть. Из мебели вы ничего не оставляли?
– Только на кухне.
– Значит на кухне все остается, тем лучше. Начинай перевозить без чего можешь обойтись. В моей кладовке места хватит, потом разберемся, не торопясь. И продавать не торопясь будем. Только твои наряды нужно продать немедленно, пока они из моды не вышли. Есть что-нибудь, что ты один раз надевала?
– Вот это. На обед к Министру.
– Попробуй вернуть в магазин. Мадам Малкин, я знаю, обычно берет обратно то, что один раз надевалось, – с порядочной скидкой, конечно, но это все равно больше, чем в магазине подержанного платья дают.
У Инносенты мелькнула мысль, что T&T – это не магазин мадам Малкин, но она предпочла не спорить. Очень удобно – да и приятно – оказалось позволить маме руководить своей жизнью. Инносента только теперь поняла, как она устала руководить жизнью Транквилла и принимать решения за всю семью.
Диагон-аллея показалась ей более оживленной, чем в прошлый раз, – фасад Гринготтса уже выглядел как всегда, в кафе Фортескью сидели люди, закрытых магазинов стало меньше. Тройное W еще не горело, но витрины уже не были затянуты черным, и внутри кто-то суетился, а дети норовили заглянуть в окна.
– Да где же я вам возьму нормальный учебник по маггловедению? – Около «Росчерков и клякс» было – несмотря на начало лета – необычно оживленно. – В прошлом августе всё уничтожили. Новый тираж будет через пару недель, не раньше.
Инносента ускорила шаг.
В T&T ничего не изменилось – впрочем, нет: у некоторых посетительниц было озабоченное выражение лица, а в отделе аксессуаров главное место заняли черные ленты разной ширины.
– Восьмая степень родства с Блэками, двенадцатая с Уизли…
– Вам уже можно поменять ленты на узкие, мадам, вот этот размер. Хотите с узором?
– Тринадцатая степень родства с Мальфоями…
– Думаю, мадам, можно ограничиться черной тесьмой на поясе.
– Четвертая степень родства с Крэббами, пятнадцатая с Уизли…
– Боюсь, мадам, придется оставить широкие ленты.
Для посещения Министерства при особо неприятных обстоятельствах мы предлагаем в этом сезоне изысканные оттенки темно-фиолетового, темно-синего и бордового.
– Выбрали что-нибудь, мадам?
– Н-нет…
– Посмотрите этот темно-синий, вам будет к лицу, позвольте, я приложу…
– Нет, спасибо, мадемуазель. Простите… не могли бы мы отойти к прилавку?.. Видите ли… этот ансамбль… я купила его для приема, который не состоялся… я надела его только на полчаса…
– Как жаль, что вы не купили его для более удачного случая, мадам. Будем надеяться, когда-нибудь такой случай представится. Если вещь не ношена, мы берем трансфигурировать ее по моде.
– Ортанз! Ты послала каталог миссис Лонгботтом?
– Послала, мадам, она вернула письмо нераспечатанным.
– А миссис Тонкс?
– Разорванным. Мадам, если мы хотим получить этих клиенток, нам придется начать принимать здесь всех, кто способен платить.
– Никогда.
– Так чем я могу помочь вам? – Девушка обратилась к Инносенте тоном чуть менее любезным, чем раньше.
– Я подумала… не возьмете ли вы ансамбль назад, со скидкой, разумеется…
– Миссис Темпорис, у нас здесь не скупка! Я в жизни не слышала…
Инносента выбежала из магазина, опустив голову, едва разбирая дорогу, – под презрительными взглядами посетительниц.
В магазине подержанного платья морщились, поджимали губы, говорили, что качество, разумеется, очень высокое, но уж чересчур эти вещи нарядны, а им нужно рассчитывать на небогатую клиентуру, – Инносента была рада уйти, получив чуть больше одной десятой того, что некогда заплатила за дружбу с Матильдой.
***
Как им всем до сих пор не надоели фотографии в черных рамках! В той части Министерства, по которой Инносенту сейчас вели, ей попались две: на одной жуткого вида мужчина (муж Флер по сравнению с ним мог показаться красавцем) и молодая женщина с розовыми волосами. Подпись была видна издали: ПРОСТИТЕ. На второй – Сириус Блэк, подпись: НЕ ЗАБУДЕМ. Чего не забывать? Зачем?
– Позвольте вашу палочку, миссис Темпорис. Вам ее вернут при выходе. Вы и ваш муж будете под наблюдением, но разговор охрана не услышит. Садитесь. Ждите.
Инносента поежилась – без причины, в комнате не было холодно. Ничего устрашающего тоже не было – стол, два стула. Нечего бояться. Надо сосредоточиться. Транквилл согласился, наконец, на свидание – это хорошо. Она знает, что надо сказать ему. Она так часто повторяла это мысленно, что выучила наизусть. Он слушал ее всегда, послушает и сейчас.
– Здравствуй, Сента.
– Транквилл! Наконец! Я так скучала.
– Полагаю, вы с миссис Пруденс заняты переездом?
– Да, но…
– Я хотел тебе напомнить, Сента, что за обстановку хозяев мы получили сто пятьдесят галлеонов. Подозреваю, что наш продавец взял себе чересчур большие комиссионные. Я назвал его имя мистеру Коллинзу, он сказал, что это жулик. Вернуть надо по крайней мере двести.
– Вернуть?.. Я об этом не думала…
– Так подумай. Тебе же не нужен еще и гражданский процесс? Насколько я помню, двести галлеонов не должны составить проблемы.
Тон мужа нравился Инносенте все меньше и меньше с каждым словом, но слова были разумны – на редкость разумны и практичны.
– Транквилл, дорогой, я не буду думать ни о двухстах, ни о пятистах галлеонов, если только буду знать, что ты готов защищаться и сможешь доказать свою невиновность. Мне не очень нравится этот мистер Коллинз. Ты уже решил, что будешь говорить на суде?
– Решил, Сента.
– Я знаю, что ты сумеешь все объяснить. Я в тебя верю…
– Ты когда-нибудь видела дементоров? Вблизи?
– Что? Д-да, на шестом курсе, они тогда Хогвартс охраняли… Один раз на матч пришли…
– Представь себе, что они не охраняют тебя, а сторожат. Что они прикасаются к тебе, ведут…
– Но, Транквилл, в «Пророке» писали, что к подследственным дементоров не подпускают, что их вообще будут убирать… Это ложь?
– Нет. Я видел их в чужом воспоминании. Это было очень реально. И хозяйка воспоминания очень кстати запаслась шоколадкой.
– Почему ты говоришь мне об этом?
– Да так, хочется кому-то рассказать. Мистеру Коллинзу не расскажешь, он с нами был. А еще очень интересно было слышать цитаты из собственного доклада в устах мадам Амбридж. Впрочем, ты ведь с ней не знакома.
– Транквилл, что с тобой?
– Именно это я и пытаюсь тебе объяснить, дорогая. Впрочем, дементоры и Амбридж – не главное.
На Инносенту смотрели глаза совершенно незнакомого человека.
– Грейнджер.
– Транквилл, да говори же ты толком…
– Гермиона Грейнджер, я думаю, даже ты о ней слышала. Она была в розыске достаточно долго.
– Разумеется, я знаю, кто она такая, Транквилл. Я ее даже припомнить могу по школе. Так это ее воспоминание тебе показывали? И она, наверное, тебе много чего наговорила?
– Она мне ни слова не сказала. Даже шоколадкой поделилась. Да ей, вроде, не назвали моего имени. Какая разница. Я-то ее имя знал. Знал достаточно… Фотографию помню, где поверх текста кто-то написал «Гордость Хогвартса». Восемнадцатилетняя девушка. Магглорожденная. Спутница Поттера. Я только один раз взглянул ей в лицо – это оказалось очень полезно для самопознания. Ладно, я понимаю, что все это неважно, ты только с… с Каттермоулами расплатись. Господа, могу я поцеловать на прощанье мою жену?
– Транквилл!..
– Можете, Темпорис, но отворачиваться не будем.
– Мне очень жаль, что так получилось, Сента. Правда, жаль.
Он встал и, перегнувшись через стол, коротко коснулся ее губ. Затем кивнул охранникам. Инносента застыла в ужасе.
– Ваша палочка, миссис Темпорис. Выходите.
***
День, который Инносента усердно загоняла на самые задворки своих мыслей, даже когда готовилась к нему; который, как она надеялась, а подчас почти верила, никогда не наступит, все-таки наступил.
Иногда, проснувшись и не успев открыть глаза, она представляла себе, что события последних недель – только страшный сон, что на самом деле Транквилл рядом с ней, уважаемый сотрудник Министерства, и сегодня она встречается с Матильдой, а до этого целое утро будет играть с Малышом, не беспокоясь, что кто-то выгонит его из дому. Никто этого не сможет: Артур Уизли и тот, с серьгой, – разыскиваемые преступники, а под фотографиями Поттера подпись: «Нежелательное лицо № 1». И никто не носит траур.
Открыв глаза и вспомнив, как все есть на самом деле, Инносента начинала думать, что, может быть, что-нибудь еще произойдет – например, Каттермоулы передумают возвращаться (а с деньгами можно будет уладить), или выйдет какое-нибудь специальное постановление для семей с маленькими детьми… И вдруг Транквиллу позволят после суда остаться в Министерстве, ведь он просто испугался… Вдруг все еще будет хорошо.
– Сента! Как ты копаешься, уже половина двенадцатого. Почему все эти игрушки нельзя было отправить ко мне вчера, оставила бы ему что-нибудь одно… – Движением палочки мама сняла со стен фотографии Малыша и еще одним движением запаковала их. – Все эти приспособления нужно просто уничтожить, у меня в доме для них места нет.
– Мама, как ты можешь, Малыш играл здесь… Не надо, можно же уменьшить, когда-нибудь у меня снова будет дом!
– К тому времени, Сента, твой сын будет уже слишком большой для всего этого. Evanesco. Ты с ума сошла, не хватало еще появиться перед этими людьми заплаканной. Надо иметь достоинство, Сента.
Она стояла у окна в кухне с Малышом на руках, глядя в сад. Все остававшиеся в доме вещи уже были отправлены к маме через камин. На столе в кухне стояла шкатулка, и лежали двести галлеонов.
– Мерлин, еще одна сумка! – Мама бросила в камин щепотку порошка, но пламя не изменило цвет: камин перестал работать. Часы на руке Инносенты (последний рождественский подарок Транквилла) прозвенели двенадцать. Одновременно у калитки появилась группа людей, а из сада Элинор Тэльби выскочила целая толпа.
– Редж! Мэри! С приездом, как мы вас ждали! Мэйзи, Элли, Фредди, дайте на вас посмотреть!
– Да вы им в дом войти дайте! Мэри, вас всех ждет на ланч Долли, а обедаете вы сегодня у меня. Нет-нет, никаких гостей, вечеринку потом устроим, просто чтобы тебе не возиться. Простите, сэр, вы из Министерства?
– Да, мадам. Разрешите…
Внушительного вида мужчина положил левую руку на калитку и, подняв палочку, произнес:
– Именем Министерства Магии: этот дом возвращен в собственность Реджинальда Каттермоула, согласно британским законам.
Инносента почувствовала, как исчезают все защитные заклинания, наложенные ею и Транквиллом. Калитка распахнулась, дети понеслись к дому. Взрослые последовали за ними ненамного медленнее.
Мама, как всегда все предусмотревшая, заранее закрыла дверь в гостиную и широко открыла дверь в кухню – туда и вошли трое взрослых; дети, судя по топоту, побежали наверх. Инносента повернулась к вошедшим. «Надо иметь достоинство». Что ж, она научилась кое-чему у Матильды.
– Мистер Каттермоул, миссис Каттермоул, мы выезжаем. Вот деньги за вашу обстановку. И вот ваша шкатулка с драгоценностями, пожалуйста, проверьте, все ли на месте.
– Здесь двести галлеонов, – сказал чиновник, взмахнув палочкой. – Я приготовлю расписку.
– Деньги за нашу обстановку, – пробормотал Каттермоул; его жена бросилась в гостиную, откуда раздался ее крик. Одновременно сверху начали доноситься визги детей.
– Редж, там пусто. В нашем доме пусто.
Каттермоул и чиновник перешли в гостиную, Инносенте пришлось последовать за ними.
– Пусто. – Каттермоул прислонился к стене.
Инносента едва не закричала: «Вы выгнали нас из дому, чего еще вам надо!» – присутствие чиновника удержало ее.
– Редж, – чиновник вертел палочкой, подняв ее к потолку, – в верхних комнатах то же самое. Я составлю акт.
– Мебель... можно купить. Но фотографии, письма?.. Семейная Библия Мэри?.. Сударыня, вы сохранили хоть что-нибудь?
– Разумеется, нет, мистер Каттермоул (мама говорила: ни в коем случае не оправдываться).
– Мы вернулись на пепелище. – Женщина опустилась на пол.
У Инносенты начиналась сильная головная боль. Сверху доносились крики о мишках, куклах и еще каких-то пустяках. Она крепче прижала к себе Малыша.
– Скажите, мою семейную Библию вы продали? Адрес магазина помните?
– Миссис Каттермоул, не могла же я идти в магглский магазин. Все магглские книги мы уничтожили.
– Боже мой… Вся история моей семьи…
– Мама, мои «Хроники Нарнии»! – В комнату ворвалась старшая из девочек. – Их тоже уничтожили?
– Мэйзи, – женщина поднялась с пола. – Книгу уничтожить нельзя. Помнишь, мы придумывали с тобой, как Лев вернулся из-за моря и принес меч храброму юноше, и он убил змею? Все сбылось. Мы дома, это главное. А «Хроники Нарнии» мы тебе купим, первым делом.
– Миссис Каттермоул, в Министерстве установлены думоотводы специально для таких случаев. В Отделе Тайн разрабатывается метод фотографирования воспоминаний. Может быть, что-то вам удастся восстановить. Редж, я составил акт, ты можешь подать иск. Уничтожение семейных реликвий считается нанесением серьезного ущерба.
Инносента хотела закричать, что у них было безвыходное положение, что они не могли ожидать возвращения хозяев, – мама вовремя остановила ее, положив руку на плечо.
– Как я могу, – медленно проговорил Каттермоул, обменявшись взглядом с женой. – Она одна с ребенком… Мы… мы восстановим нашу жизнь. – Он обернулся к Инносенте. – Уходите.
Чиновник произвел какие-то манипуляции с камином. Несколько секунд спустя Инносента навсегда покинула свой дом.